Но еще быстрее, чем Рене успел добежать, солдат, которого он отправлял с посланием, вернулся и, прокравшись в густых зарослях позади дерева, ударил разбойника штыком в грудь.

Такконе вскрикнул и упал, роняя карабин, будто был уже мертв. Но едва победитель приблизился и наклонился, чтобы отрезать голову ценой в тысячу дукатов, Такконе вскинулся и, больше похожий на змею, чем на разбойника, сжал его в своих объятиях и кинжалом, который прятал в руке, ударил в спину. Оба испустили дух одновременно, так и застыв в объятиях друг друга, — объятиях ненависти, которые, однако, очень напоминали братские.

Рене позволил своим людям отрезать голову Такконе, разграбить деревню, а потом и поджечь ее.

Его самого такие занятия не интересовали: он выгонял зверя из леса, убивал его. А добычу отдавал другим.

На следующее утро Рене прибыл в Катанзаро. Ренье, вернувшийся туда после взятия Котрона, обнаружил над воротами Катанзаро железную клетку с заключенной в ней головой Такконе. Едва прибыв, он приказал позвать Рене.

— Мой дорогой граф, — сказал генерал, — я получил известия от вас на въезде в город. Я видел над воротами голову, сказавшую все за вас. Я же, в свою очередь, получил письмо от короля, который уверяет, что не покинет нас. Он собирается направить к нам две или три тысячи человек во главе с маршалом Массена; более того, адмирал Альман и контр-адмирал Космао уже, кажется, в пути из Тулона. Они встретятся в Калабрии и разместят гарнизон в Корфу.

Генерал Ренье ошибался в своих ожиданиях.

В то самое время, когда Альман и Космао отплыли из Тулона, новый английский флот покинул Мессину с намерением захватить Искью, так же, как когда-то раньше они взяли Капри. Маршала Массену король Жозеф оставил возле себя, ограничившись лишь тем, что направил своему калабрийскому генералу бригаду королевских гвардейцев и два вновь сформированных полка — Ля-Тур-д'Овернь и Гамбургский, — под началом генерала Салиньи. Таким образом, благодаря тому, что большая дорога от Лагонегро до лагеря Ла Корона была открыта, удалось установить сообщение между Неаполем и войсками генерала Ренье. По этой дороге были перевезены артиллерия и боеприпасы.

Теперь было необходимо захватить Сциллу и Реджо, где расположились английские гарнизоны, состоявшие наполовину из англичан, наполовину — из местных повстанцев.

Наполеон настаивал на взятии этих двух городов: пока они оставались в руках англичан, экспедиция на Сицилию была невозможна.

Началось наступление на Сциллу.

Рене попросил поставить его стрелков во главе колонны; его предложение было поддержано с тем большей готовностью, что они достигли в стрельбе такого совершенства, что никогда не промахивались.

Они расположились на высотах у Сциллы, которая к тому времени уже была окружена, и все, чем они могли похвастать, — это некоторые знакомства с местными разбойниками — одиночками и шайками, орудовавшими в окрестностях.

Благодаря одному из таких знакомств однажды с Рене произошла история, ставшая весьма знаменательным событием в его судьбе.

Двенадцать пленников, чья вина была доказана и участь решена, стояли в ожидании, пока пленивший их взвод заряжал ружья для исполнения приговора. Рене проходил в это время мимо со своими стрелками, как вдруг услышал, что кто-то окликнул его по имени: «Граф Лев!» Кричали с той стороны, где стояли разбойники.

Рене подошел, и пока искал в их толпе того, кто мог его звать, один из пленных шагнул вперед:

— Простите, господин граф, но прежде чем умереть, я хотел попрощаться с вами, — сказал он.

Рене, которому этот голос и это лицо показались знакомыми, присмотрелся и узнал того самого разбойника из Понтинских болот. Тогда он носил на глазу повязку, был одет как мельник и служил Рене проводником, до тех пор пока не увидел французское оружие в день битвы при Святой Евфимии.