— Уходим! — громкий окрик Ибрагима прорвался сквозь грохот выстрелов, своих и чужих. — Уходим! — крикнул он ещё раз, стараясь заглушить этим криком боль сжимающего виски горя.

— Уходим! — как эхо повторил кто-то из моджахедов, и боевики, продолжая стрелять, начали отходить в глубину леса. Трупы убитых тащили на себе, но один труп, вынести который смельчаков уже не нашлось, так и остался лежать на простреливаемой полосе земли. Конечно, так поступать было нехорошо, но сколько ещё таких мертвецов осталось сегодня в этом лесу? Всех не унесёшь. «Ничего», — рассуждали уцелевшие, о произошедшем бое в округе уже знали все, — «ночью придут родственники и заберут, а кого не заберут, значит, там, за пределами леса, он никому не нужен. И к чему его тогда тащить?»

Так что совесть отступавших была чиста. Неся на руках три трупа, боевики из последних сил поднимались на вершину высоты.

Перевалив через неё, Ибрагим намеревался выйти на старую дорогу, переждать близ неё какое-то время и под покровом ночи дойти до родового селения.

…Противник отходит. Море трупов, — слегка переволновавшийся радист вместо нормального доклада выплёскивал в эфир нахлынувшие эмоции.

— Наши потери? Приём, — сколько и чего потерял враг, можно было подсчитать и попозже.

— Я… ну… раненые есть… — приотставший в самом начале боя радист, теперь оказавшийся среди действующей на левом фланге первой тройке ядра, был не в курсе понесённых потерь. Видя лишь общую картину боя, даже иногда умудряясь постреливать сам, он, тем не менее, не видел, как упал Ляпин, и не имел информации от пробивающихся наверх, к группе Ефимова, бойцов второй тройки ядра. Он просто знал, что чехи отступают, что командир где-то впереди и что скоро, судя по всему, бой закончится.

— Ладно, качай связь! — поняв, что большего от «потерявшегося» радиста он не добьётся, Трясунов, тряхнув головой, словно сбрасывая навалившуюся усталость и отдав гарнитуру дежурному радисту, ступил на ступеньку лестницы.

— Как только появится конкретная информация, сообщишь дежурному, — комбат кивнул на стоящий на столе телефон. Я у себя, — после чего спустился по лестнице и, сжав зубы, пошёл вперёд.

— Только бы не упасть, только бы не упасть! — твердил подполковник, идя к своей палатке. Болезнь и особенно этот бой его совершенно вымотали. Теперь поняв, что всё действительно заканчивается, а того, что уже произошло, не изменить, он позволил себе лёгкую передышку. Зайдя в командирскую палатку, Трясунов наглотался корвалола и буквально повалился в остывшую за время его хождения кровать. Сердце дурачилось и никак не хотело работать, но болело у него не сердце — душа…

Выскочив на высотку, боевики Ибрагима услышали, как впереди, чуть ниже по склону часто — часто застучали автоматные очереди. Бросив убитых и раненых, они рассыпались в разные стороны и залегли. Ибрагим отшатнулся за ближайшее дерево и, привалившись к нему плечом, осторожно выглянул. Внизу ещё стреляли, но выстрелы слышались всё реже и реже. Отдельные пули — рикошетные или просто пущенные вверх, долетали даже сюда, теряясь где-то среди листвы и веток, изредка роняя вниз труху срубаемой коры.

— Махамед! — появившаяся в голове догадка, даже не догадка, а уверенность заставила Келоева схватиться за радиостанцию.