Карл пошевелился, учитель заметил перемену в нем - замолчал на полуслове, смотрел выжидательно. И тогда Карл не выдержал, хотел остановиться, но было уже поздно, слова вылетели из него, и, странная вещь, он жег себя словами, а становилось легче:

- Я обманул вас... Мы выдумали, что хотим написать о Зиксе в газете... Мы обманули вас и, извините, сейчас уедем, потому что не можем оставаться в этом доме, мне стыдно смотреть вам в глаза, и вообще все это нечестно. Зикс знает часть шифра, по которому в банке можно получить деньги, много денег, и мы приехали сюда, чтобы выведать у него цифры, вот и все. И вы помогли это сделать, мы использовали вас, а вы спасли меня. Я не могу спокойно смотреть вам в глаза, ибо считал себя порядочным человеком, а тут...

Каммхубель смотрел на Карла с интересом.

- Значит, деньги... - сказал, растягивая слова. - И я-то, старый воробей, попа-ался...

- Да, деньги, - подтвердил Карл с каким-то отчаянием. Думал, сейчас учитель взорвется, накричит на него, но Каммхубель спросил совсем по-деловому:

- И много денег?

И снова у Карла мелькнула мысль, что не следует этого говорить, но остановиться уже не мог:

- Двадцать миллионов марок.

Каммхубель на секунду закрыл глаза. Помолчал и сказал неодобрительно:

- Большая сумма. И зачем вам столько денег?

Карл растерялся. Ответить на это было очень легко, он бы нашел, куда бросить эти миллионы, но смотрел в прищуренные, ироничные глаза Каммхубеля, и все объяснения казались банальными, даже не банальными, а пустыми и глупыми, ведь раньше, когда перед ним не стоял призрак миллионов, он тоже, главным образом на словах, презирал деньги, смеялся над денежными тузами, осуждал их поступки, продиктованные жаждой обогащения, иронизировал над причудами, порожденными богатством.

Каммхубель, так и не дождавшись ответа Карла, не стал говорить банальности, не встал и не указал на дверь, он задумался на несколько секунд, и Карлу хватило этого, чтобы хоть немного оправдаться.

- Но ведь деньги можно потратить по-разному, - начал не очень уверенно, - и я думал...

- Эсэсовские деньги! - оборвал учитель довольно резко. - Значит, награбленные. Вы догадываетесь, откуда эсэсовцы брали ценности?

Карл подумал об отце и кивнул утвердительно. Не мог не понять, куда клонит учитель, и решил опередить его:

- Но вы ведь не знаете, что эти двадцать миллионов, если не взять их сейчас, останутся швейцарским банкирам.

Каммхубель пожал плечами.

- Я не знаю, что делать, и не хочу ничего подсказывать вам, но, поморщился, - чем-то это пахнет...

- Конечно, - согласился Карл. - Фактически мы воры и воруем... Точнее, не воруем, а нашли и не отдали...

- Та же форма кражи, - безжалостно отрезал учитель.

Эта реплика не понравилась Карлу: одно дело, когда сам казнишь себя, другое, когда кто-нибудь тычет тебя носом в грязь, а Каммхубель почти прямо сказал, что он, Карл Хаген, вор.

Но учитель сам понял, что допустил бестактность, он был деликатным и испугался, что обидел своего гостя, который и так, видимо, переживает и нервничает. В парне что-то есть - человек эгоистичный, коварный так сразу не обнаружил бы все свое нутро. Учителю хотелось сказать: "Брось, оставь эти неправедные деньги и вымой руки!" Но подумал: "А будет ли это правильно? Ведь двадцать миллионов марок можно использовать на гуманные цели".

- Ну хорошо, а как бы вы поступили, получив, например, эти эсэсовские миллионы? - спросил Карл.

Каммхубель не задумался и на секунду.

- Отдал бы какой-нибудь стране, которая пострадала в годы войны. Польше, например. Постройте, господа поляки, больницу, это ваши деньги, и мы возвращаем только часть.