Хотелось сохранить верность подлиннику, дать имя незримому: «надломленные», «разодранные», «ограбленные» родители. В конце концов, остановилась на чопорном bereaved, но подумала: все-таки не то. Нет в этом слове ни тайны, ни звукописи. Не точный перевод, совсем не точный.
Около полудня ее схватили за ворот гидрокостюма и втащили на борт. Катер береговой охраны. На нем было четверо. Она упала на палубу, лицом в доски, задыхаясь. Ее отнесли в каюту. Кто-то склонился над ней. Маска. Трубки. Лица расплываются, никак не сфокусировать взгляд. Голоса. Кислород. Чья-то рука у нее на лбу. Чей-то палец на ее запястье. Вода продолжает давить своей тяжестью. Зубы стучат. Она попыталась встать.
— Пустите меня туда!
Холод обжигал изнутри. Плечо болело так, словно руку вырвали из сустава.
— Сидите спокойно, с вами все будет в порядке. Только не двигайтесь.
Ее завернули в изотермические одеяла, блестящие серебряной фольгой, начали растирать ей пальцы на руках и ногах, два раза шлепнули по щекам — осторожно, словно пытаясь разбудить.
— Миссис Баррингтон, вы меня слышите?
В синеве капитанских глаз ей почудился Томас. Она дотронулась до его щеки, но пальцы уколола щетина. Капитан резко заговорил с ней сначала по-английски, потом по-ирландски. Она точно уверена, что Томас пошел купаться? Куда еще он мог пойти? Случалось ли подобное раньше? Во что он был одет? Он взял телефон? Есть ли у него друзья на побережье?
Она снова попыталась встать, но капитан удержал ее.
Ветер бился в иллюминаторы кабины, красил белым верхушки волн. Чайки носились над водой, выделывая акробатические трюки. Ребекка покосилась на морские карты на стене — огромные, испещренные линиями и цветными пятнами. Горе вспыхнуло в ней, как огонь в печи. Она взглянула за корму, в разбегающиеся пенные линии. Радио затрещало десятком голосов.
Она закричала, осознавая, что ее крик больше похож на звериный вой.
Катер внезапно замедлил ход, заходя в бухту. Мелкая водяная пыль обожгла щеки. Она не понимала, где они. Был день, но здесь почему-то горел фонарь. Его тусклая лампа словно напоминала о скором приходе тьмы. Зеваки, толпившиеся у машин, показывали на нее пальцами. По верхушкам деревьев хлестали сине-красные лучи. Ребекка почувствовала чью-то руку на своем плече. Капитан повел ее по пирсу. Одно одеяло свалилось. Она мгновенно вспомнила, что одета в гидрокостюм: тугой, черный, холодный. Вокруг перешептываются. Ее поразила бесконечное спокойствие вселенной. Полная тишина, ни ветерка. Sh’khol.
Она развернулась, вырвалась, побежала.
Когда ее выволокли из воды во второй раз, она увидела мужчину с телефоном в вытянутой руке. Он бежал к ней, не отрывая взгляд от экрана, снимая на видео, как ее вытаскивают из мелких серых волн. Ясно, через несколько часов ее покажут в новостях.
— Томас, — прошептала она. — Томас.
Таблетка успокоительного притупила мысли. В углу спальни в плетеном кресле сидела женщина из полиции, молчала, наблюдала за ней, держа в руках чайную чашку с блюдцем. Через широкие окна Ребекка видела людей, бродивших вокруг дома, бросая внимательные взгляды по сторонам. Один из них все время корябал что-то в блокноте.
Полицейские устроили штаб в гостиной. То и дело у кого-нибудь звонил телефон. На дорожке у дома разъезжались машины, хрустя колесами по гравию.
На улице, у дома, кто-то курил. Она чувствовала, как расползается по дому запах жженой тряпки. Встала, чтобы закрыть окно.
Что-то кончилось, подумала она. Что-то завершилось. Но откуда это чувство?
Немного помедлив, она направилась к двери в спальню. Женщина, сидевшая в плетенном кресле, пошевелилась, но вставать не стала. Ребекка вышла из комнаты. В гостиной стояла тишина, нарушаемая лишь треском помех в полицейской рации. |