— Я хочу пойти с поисковым отрядом.

— Вам лучше оставаться здесь.

— Он не услышит полицейских свистков, он же глухой.

— Лучше побудьте здесь, миссис Баррингтон.

Такое ощущение, что на зуб попался кусок фольги. Голову сковало холодной болью.

— Маркус. Моя фамилия — Маркус. Ребекка Маркус.

Она распахнула дверь в комнату Томаса. Двое полицейских в штатском копались в ящиках комода. На его кровати лежал маленький пластиковый пакет, помеченный цепочкой цифр. Внутри — несколько волосков. Тонкие, светлые. Полицейские обернулись к ней.

— Я бы хотела взять его пижаму, — сказала она.

— Извините, мэм. Мы не можем разрешить вам ничего брать.

— Только его пижаму.

— Один вопрос. Если вы не против.

Инспектор подошел к ней, и она почувствовала, что от него все еще слабо пахнет корицей, рождественскими пряностями. Он задал вопрос нарочито резко, словно вступая с ней в поединок:

— Откуда у вас этот синяк?

Рука метнулась к подбородку. Такое чувство, будто у нее грубо вырвали кусок плоти, разодрав нёбо.

Снаружи уже хозяйничали ранние декабрьские сумерки.

— Понятия не имею, — сказала она.

Одинокая женщина с мальчиком. В коттедже в Западной Ирландии. Вокруг — пустые винные бутылки. Она оглянулась. Другие полицейские наблюдали за ней из гостиной. Было слышно, как в спальне гремят в пузырьках таблетки. Инвентаризация ее лекарств. Еще один рыскал по книжным полкам. «Доклад с Железной горы», «Индустриальное животноводство», «Кадиш», «Мой прекрасный дом», «Остаток дня». Оказывается, ее считают подозреваемой. Вдруг она почувствовала себя загнанной в угол. И, высоко подняв голову, вернулась в гостиную.

— Пожалуйста, попросите этого человека в саду, чтобы он прекратил курить, — сказала она.

Он съехал на дорожку у дома, просигналил. Опустил стекло, подозвал полицейского, охранявшего территорию: «Я отец ребенка».

Лицо Алана потеряло припухлость, которая всегда выдает любителей пропустить иногда рюмочку-другую. Худоба придала ему строгость. Она пыталась разглядеть в нем что-нибудь от прежнего Алана. Но нет: чисто выбрит, какая-то чопорность во всем облике, твидовый пиджак, брюки со стрелками, узкий галстук подпирает подбородок. Он выглядел так, словно, одеваясь, мысленно называл себя «мистер Баррингтон».

Алан зарылся лицом в дафлкот Томаса, висевший у двери, и театрально опустился на колени. Впрочем, поднявшись, он не забыл отряхнуть с брюк мусор. Затем двинулся за Ребеккой в спальню.

Женщина, сидевшая в углу, встала и натянуто улыбнулась. Ребекка мельком увидела себя в зеркале: опухшая, растрепанная.

— Я хотел бы остаться наедине с моей женой, — сказал Алан.

Ребекка вскинула голову. «Жена». Слово, все еще трепетавшее в воздухе, когда листок, на котором оно было написано, давно исчез во мраке забвения.

Алан передвинул кресло и протяжно вздохнул. Ему явно хотелось побыстрее погрузиться в горе, освоиться с потерей. Он сыпал вопросами. Почему она не проснулась? Дверь в спальню была открыта? И, что, даже будильник ее не разбудил? Томас завтракал? Как далек он мог заплыть? Почему ты не купила гидрокостюм его размера? И почему ты не спрятала этот костюм? Ты объяснила ему, что так делать нельзя? Ты же знаешь, его надо держать в рамках.

Она вспомнила прежние времена на холмах Дублина, сверкающую кухню, белоснежные кухонные приспособления, немецкие авто на засыпанной гравием площадке перед домом, с сигнализацией, камерами видеонаблюдения и «рамками».