Их машина поехала лесом, в объезд. Молчали. Потом водитель сказал:

— Товарищ лейтенант ваша Лиля нас спасла.

Юра удивленно посмотрел, не понял. Потом сообразил: если бы он не рассказывал о Лиле, они бы ехали на полной скорости и как раз оказались бы там, где разорвался снаряд. Лиля спасла.

Вечером он напишет ей: «Лиля, ты спасла меня. А себя? Где ты? Отзовись».

*  *  *

В блиндаже уютно горит свечка, горячий стеарин стекает в пустую консервную банку из-под американской тушенки. В углу на еловых лапах, укрывшись плащ-палаткой, спит капитан Киселев.

Раздается грохот, сыплется земля с потолка на письмо. Юра стряхивает с листка мусор и читает письмо. Днем принесли ему письмо, а прочесть было некогда.

— Гремит, — говорит Киселев, — гроза, наверное.

Юра понимает, что капитан говорит во сне. Бой гремит недалеко, а не гроза. Снится, наверное, капитану, мирная летняя гроза, лиловая туча, изрезанная голубыми молниями. До войны мама считала, что гроза — это опасно. И еще были разные опасности. Не промочи ноги, Юра. Не пей сырой воды, Юра. Смотри не вспотей, а то простудишься. И еще: не ешь немытое яблоко, может заболеть живот. Мирные, милые мамины страхи. Посмотрела бы она теперь на своего сына. Небритый — не успел перед боем. С красными глазами — две ночи без сна. С сединой, пробившейся так рано. С большими руками, в больших сапогах, широкоплечий человек.

А ему так бы хотелось увидеть сейчас маму! Он только здесь, на фронте, понял, что такое мама. Самый любящий тебя на всем свете человек — это мама. Смешные ее заботы, пустяковые тревоги, раздражавшие тебя страхи — все это была любовь к тебе. И постоянная о тебе забота. О тебе, а не о себе.

Отец написал ему недавно:

«Мы с тобой солдаты, нам достается война. А маме нашей всех труднее: ей достаются тревога, беспокойство, ожидание. Пиши чаще, сынок».

А сегодня Юра получил письмо от Варвары Герасимовны.

«Милый Юра! Все у меня хорошо, живу в своей комнате, сын мой Павлик чувствует себя лучше, почти здоров. Завод дал дров. Кто-то ходил на завод, хлопотал за нас, а кто, так и не знаю. Но благодарна всем сердцем.

Работаю в нашей школе. Знаешь, без школы жить не могу. Только вот школы теперь разделили на мужские и женские. Наша — женская...»

Юра представил себе: по дорожке вверх поднимаются к школе одни девочки. Странная картина. В классах одни девочки. На переменах в коридорах тихо, чинно — девочки прогуливаются парами. Хотя — какие девочки, а то, может быть, и бегают и шумят.

«Юра! Помнишь географа? Он ушел в ополчение нашего Ростокинского района, и скоро письма перестали приходить. Пропал без вести. Два года с лишним мы ничего не знали. Теперь выяснилось — попали они в окружение, их прятали колхозники. Но немцы нашли, угнали на работу в Германию. На этом след пока теряется».

Вспомнился географ. Лысина сияет. Скрипучий голос, въедливый взгляд. Он был глубоко убежден, что каждый обязан знать про Дарданеллы, про Канин Нос. Ну никак не прожить человеку без Канина Носа. Чудак. А может быть, и правда не прожить? Кто знает так уж точно, без чего можно прожить, а без чего нельзя?

Теперь этот человек, которого Юра не может вспомнить без указки, пропал без вести. Невозможно вообразить, как учитель держит в руках оружие. Как шагает в строю. Он всегда немного сутулился. Ходил как-то боком, сам себе наступал на ноги.

Теперь Юре кажется, что географ был его любимым учителем. Планер достал для школы. Учил ребят летать. Не вспоминается, как терзал его географ своими контурными картами. А вспоминается серый планер в небе, острые крылья в синем небе. Зеленая горка, школа блестит окнами.