— Лейтенант, выпей воды... А я говорю, выпей. — Рядом с его кроватью сестра. — Как же я тебе письмо-то отдала, не подумала? Ты же слабый совсем еще. Я думала — радость. Не спорь, пей.

Зубы стучат о край стакана. Лежит на одеяле письмо, листочек из блокнота.

*  *  *

Юра приехал в Москву осенью.

Мама и папа встречали его на вокзале. Мама показалась Юре совсем маленькой. Отец поседел, на пиджаке медаль «За оборону Севастополя».

— Вырос, — сказал отец.

— Похудел, — озабоченно сказала мама.

Комната совсем такая же. Это странно. Все на свете теперь другое — сам Юра другой, все вокруг изменилось на целую войну. А здесь ярко блестит пианино, старенький диван слегка продавлен, и от этого он еще уютнее. Кровать под белым покрывалом. Занавеска на окне колышется от ветра. И желтые листья звездами лежат за окном — на скамейке, на земле.

Тетя Дуся входит к ним без стука:

— Юра! Приехал! Живой, слава богу. Орден! Ну надо же — молчали. Орден Красной Звезды у Юры, а я его вот таким помню. — Она показывает совсем немного от пола. — Вот такусеньким.

Тетя Дуся подвигает себе стул, садится.

— Перса убили, слыхал?

— Да, мне Валентина писала, тетя Дуся.

— Ах, Валентина. Хорошая девка выросла, красивая. А бабка Михална померла прошлой зимой, сын ее так и не приехал. Где его мотает, окаянного?

Мама накрывает на стол, папа режет хлеб. Так было всегда — папа режет хлеб, мама расставляет тарелки, кладет приборы, приносит из буфета солонку, красную масленку, похожую на помидор. И на крышке — зеленая ручка в виде хвостика. Вот, оказывается, по чему можно соскучиться — занавески, масленка, желтый клен за окном.

Мама не спускает глаз с Юры и льет молоко мимо чашки, на синюю скатерть.

Какое у мамы лицо — счастливое, светлое и грустное. Почему грустит мама? Потому, что была страшная война. И потому, что сын стал взрослым. И потому, что так много сил ушло на ожидание. И еще потому, что она чувствует без слов и объяснений, что сын пережил горе. Матерям не надо объяснять все словами.

— Пообедайте с нами, — говорит папа тете Дусе.

— Сыта. Пойду во двор, похвалюсь перед соседками. Юра приехал с орденом!

И Юра вдруг чувствует, что тетя Дуся не просто соседка по квартире, а близкий человек, почти родня.

И тут к стеклу приплюснулся нос.

— Валентина!

*  *  *

Борис остановился посреди двора и стоит, смотрит по сторонам. Это не его двор, но сейчас в Москве почти все дворы проходные, а значит, общие. И нет ничего особенного, что человек захотел постоять во дворе, через который проходил его путь из школы к дому. Мало ли, почему он стоит, этот человек. Может быть, он устал все время идти и решил отдохнуть?

Борис стоит и смотрит вокруг. У самой стены белого дома, в котором живет Анюта, пробилась острая низенькая трава. И листья на тополе распустились, они пахнут клеем и весной.

Вот через двор идут Лена с бабушкой. Лена, как обычно, держит бабушку под руку, они шагают медленно, степенно, о чем-то негромко разговаривают.

— Борис! Ты что тут стоишь? — спрашивает Лена, проходя со своей бабушкой мимо Бориса.

Он отворачивается и не отвечает.

— Невоспитанный мальчик, — говорит бабушка. — Скажу учительнице, чтобы в будущем году не сажала тебя с ним. Разве мало в классе хороших детей?

— Меня посадила Галина Николаевна на него влиять. Боюсь, и во втором классе придется влиять.

Они прошли, а Борис сказал сам себе:

— Я и сам с тобой не сяду.