— Вот паразитство, — сказала голова. — Чтоб я когда-нибудь еще это сделал…

— Зря ты рассчитываешь на "когда-нибудь еще", — тяжело дыша на бегу, ответил я. — Сейчас я расскажу всё ребятам — и ты будешь не нужен. Тебя сдадут в утиль.

— Не расскажешь, — возразила голова.

Позади меня послышался топот.

Я оглянулся — безголовый, раскинув руки, широкими прыжками бежал за мной.

Наткнулся на стену, отскочил, еще раз наткнулся.

Я выбежал на лестничную площадку — и остановился как вкопанный.

Лестницы не было.

Лестница обрушилась в тартарары.

Бетонная площадка с оборванной арматурой висела над пустотой.

Далеко по ту сторону бездны оранжево светились незастекленные окна вестибюля.

— Ну, что, добегался? — спросила голова. — Надо было учиться летать. Очень полезно для таких, как ты, авантюристов.

— Ребята! — крикнул я. — Сюда, ребята! Смотрите, что я вам принес!

От волнения я потерял бдительность, голова в моих ладонях провернулась — и Олег впился зубами в мой палец с такой яростью, что я взвыл.

Безголовый был от меня уже в двух шагах. Он протянул ко мне руки и сделал последний прыжок.

Я инстинктивно присел — и тело нашего куратора, перелетев через меня, рухнуло с десятиметровой высоты на заваленный бетонными обломками пол.

— И что ты этим доказал, придурок? — прохрипела голова (что дало мне возможность высвободить укушенный палец). — Испортил аппаратуру — и ничего больше. У нас же полно запч-ш-ш…

Последнее слово прозвучало со сдавленным свистом.

Я наклонился, посмотрел вниз.

Безглавое туловище лежало ничком.

Потом оно зашевелилось, привстало на четвереньки.

Я поднял голову куратора, как футболист, вбрасывающий аут.

— Ты не сделаешь этого, Лёха, — прошипела голова. — Не надо.

И я не решился. А вы бы решились? Только не спешите с ответом.

Я поставил голову на площадку у своих ног, обернулся — и оцепенел.

За спиной у меня стоял Иванов.

Лицо честного тренера было искажено гадливой гримасой.

— Ты стал опасен, Алексей, — тихо, но внятно сказал Иванов. — Ты вынуждаешь нас принять экстренные меры. Осмелюсь напомнить, что раньше мы никогда этого не делали.

Он положил мне руку на плечо — и, вспыхнув белым огнем, я превратился в свой собственный негатив.

93

Очнулся я у себя в комнате, живой и невредимый.

Я лежал на тахте поверх одеяла в свитере, вельветовых брюках и кедах. В комнате был приятный утренний полусвет.

В первую минуту мне показалось, что я у себя дома и что сейчас откроется дверь и войдет мама.

Войдет и по своему обыкновению скажет:

— Пора вставать, засоня.

Но за окном тускло белел покрытый снегом купол, сквозь него просвечивало белесое зимнее солнышко.

Я сел, огляделся — и не узнал свою комнату.

Где мои шкафы с хромированными ручками? Где подарок от ЮНЕСКО — стеклянный столик? Где лаковая ширма со знаками Зодиака?

Всё пропало, всё растаяло, как мираж.

На месте сатанинского модерна стояла та старомодная рухлядь, которую я здесь увидел в тот первый день: шифоньер, кушетка, трельяж, всё ободранное и зашарпанное.

В шифоньере висела моя старая одежда, на полу стояла дорожная сумка, с которой я сюда прилетел. Униформенные куртки с эмблемами тоже исчезли.

Зато серые валенки были на месте.

Видно, братья по разуму окончательно сняли меня с довольствия.