— А вот у меня рука болела, — сказал я. — Ты мне чуть палец не откусил.

— Да, но я втык получил, а ты нет, — возразил Олег.

— Втык? От кого?

— От самого Егорова.

— А за что?

— За школярские шалости, вот такая формулировочка. С кем поведешься — от того и наберешься. Сперва учителей отключаем, потом кнопочки им на стул начинаем подкладывать, потом вообще теряем голову, как последняя шантрапа…

Биоробот постоял, помолчал, вновь взглянул на тетрадь.

— Дневник ведешь?

Вот проклятый стукач. Всё ему надо знать.

— Слушай, а сколько тебе лет? — спросил я вместо ответа.

— Кому? Мне-роботу или мне-кукловоду?

— Кукловоду.

— Да уж не шестнадцать, пора бы и поумнеть, — ответил Олег. — По вашему земному счету — пятую сотню разменял. Так что можешь спокойно обращаться ко мне на вы.

— Пятую сотню? — не поверил я.

— Именно пятую.

— А сколько же вы вообще живете?

— Примерно тысячу лет. Плюс-минус пятьдесят. Вот от чего ты отказался, приятель. Может быть, еще передумаешь?

— Нет, — твердо ответил я. — Хочу домой.

— Я вижу: упаковался. В последовательности тебе не откажешь.

Тетрадка моя не давала Олегу покоя. Видно было, что он борется с желанием ее полистать.

Если только у биороботов бывают желания.

— А не противно ли тебе… спросил я, — не противно ли вам работать на этих птеродактилей?

— Чудак, да я и сам такой, — добродушно ответил Олег. — А это, — он похлопал себя по животу, — это же кукла. Человеческая кукла.

— Ну, хорошо, а человеческую куклу водить не противно?

— Ты знаешь, свыкся. Первое время, конечно, было тяжело: особенно жестикулировать и улыбаться.

— Улыбаться? — Я не поверил своим ушам.

— Ну да, улыбаться. Что ты так удивляешься? Есть у вас, у людей, такая противненькая привычка — усмехаться, ухмыляться, склабиться, щериться, вообще юмористически шевелить своей мордой лица, как будто она каучуковая. Птицы, как ты знаешь, ничего этого не делают. И все ваши шуточки, приколы и хохмы очень нас утомляют. Особенно хохмы. Жизнь, друг мой Лёха, штука ежеминутно серьезная, особенно в полёте, человеку этого не понять.

"Да, — подумал я, специально не блокируясь, — с чувством юмора у птиц слабовато".

Стриженый пропустил мою мысль мимо ушей.

— Что еще? Да, вот: плюетесь вы много, особенно пацаны. Всю территорию заплевали. Отвратительная привычка. Видел ты хоть раз, чтобы птица плевалась?

— Зато вы капаете на лету, — не удержался я.

— Не фантазируй. Мы же в пище не нуждаемся, и капать нам нечем. Так что вот, дорогой, свыкся я. Даже иногда, знаешь, жалко мне вас. Мучаетесь вы в своей нынешней оболочке. Слишком она уязвима и требует постоянного ухода. Переселить вас в другую плоть — это, я считаю, великое благо. И через какое-то время у вас это поймут. В очередях на интеграцию будут давиться. Но пройдут, естественно, не все.

— Отбраковывать станете?

— Это уж само собой. Рожденный ползать — летать не сможет. Впрочем, заболтался я с тобой. Долгое прощание — лишние слёзы. Вертолет уже ждет.

— Вертолет?

— Да, вертолет. Что здесь странного? Отсюда путь один: только на вертолете.

— А где мы находимся?

— Опять-таки глупый вопрос: естественно, в Чулпане.