Зона, наконец, угоманивается в предутреннем сне.
Я пойду его искать. У меня нехорошее предчувствие. Пытаюсь кантануть Бибика. Бесполезно. Скотина спит как убитый.
Я спускаюсь с крыши и крадусь вдоль бараков к админу.
Библиотека у самой границе. Смотрит окнами на плац, где я обычно провожу развод. Вернее проводил, кажется, с последнего развода прошло лет двести, а не сутки. Три мушкетёра кончились. Теперь вот двадцать лет спустя. Какой бред. Мысли в голове не соответствуют поведению моего тела.
Тело напряжённо и готово к взрыву энергии. Я готов одним импульсом рвануть вперёд как кролик. В спасительный админ и зданию штаба.
В нас живут лесные инстинкты. Они хорошо проявляются в такие вот пограничные моменты. Я слышу и вижу на сотни метров. Я улавливаю малейшие оттенки запаха, я чувствую телом колебания воздуха. Я крадусь. Не зря у этого слова один корень с «красть». Я краду самого себя и свою задницу.
Булки нигде не видно.
Когда я дохожу до границы с админом, там сидят три сонных васька.
Блатные гвардейцы. Охраняют админ. Делаю шаг им навстречу. Ещё один. План пока не созрел, но я доверяю своему телу и мозгу, работающим сейчас в режиме овердрайв.
Из-за поворота со стороны штаба вдруг беззвучно появляется фигура в камуфляже. Форма его настолько непривычна на вид, что он напоминает робокопа. Сразу встаёт перед глазами картина с лысым роботом по-ковбойски крутящим свой Магнум.
«Как тебя зовут, сынок? — Мёрфи!».
За первым роботом-полицейским возникает ещё один. За тем ещё, ещё и ещё. Как в немом кинофильме. Урфин Джюс и его деревянные солдаты.
Васьки даже не успевают встать с корточек и поставить на землю кружку с чифиром. Она и только она нарушает тишину, покатившись с оглушительным грохотом по плацу.
Миг и васьки уже мешками лежат лицом вниз на прохладном утреннем асфальте. Их неестественные позы меня веселят. С чувством огромного облегчения я устремляюсь навстречу освободителям. «Я свой, я свой, я козел, не стреляйте братья!»
До робокопов остается ещё пара метров, когда вдруг что-то лупит меня шаровой молнией в основание шеи и везде сразу становится темно.
Объявляю тот день самым ебанутым днём моей жизни.
Событие, которое имело место быть с молниеностной сверхсветовой скоростью пристроило меня в жизни на многие годы вперёд.
В эти годы я не платил не за квартиру, не за свет, не за газ. Я был обут, одет и обкурен. Проблема была в основном, как убить время.
Иногда я с ужасом вспоминаю эти годы, а иногда с нежностью.
Пьеро заявила, что у Коли сегодня порожняк. Сказала, что это её страшно заебало и пора завязывать с «этим самоубийством».
Она, мол, еще хочет стать матерью. Меня немного возбудило её желание, ведь тут я бы мог ей пригодиться. Но вслух я этого не сказал, а просто с ней согласился. Я тоже хочу кого-нибудь сделать матерью. Но не сегодня. Сегодня обязательно надо вмазаться — в последний раз.
Слезу нахуй. Переломаюсь. Не в первой! Опыт такой работы имеется, товарищи.
Сейчас мы едем на Автозаводскую. На Пьерошке вязанный черный беретик и короткая замшевая юбка. Её Черные колготки сводят с ума. Каждый раз когда появляется возможность, я малодушно трусь об её упругие ягодицы. Благо вагон метро переполнен.
Артур тоже рыщет где-то по барыжным адресам.
Мы долго шарахаемся по прилегающему к метро микрорайону.
Ищем дом и подъезд.
На улице довольно агрессивная температура. Побочные эффекты Москвы Я так замёрз, что ссу прямо в подъезде, у мусоропровода.
Страшно ссать и осознавать, что вот-вот тебя спалят. Хуй с ним — не так страшно — с наркотиком, а вот если за эти непотребством?
Чтобы не шуметь, я ссу прямо в мусоропровод. Но звук получается такой, что заглушил бы Ниагарский водопад. |