– Ну, там… за мною водится грешков, – замямлил Макбех, – с большую гору и еще с пригорком. Я в юности то‑се, любил гульнуть… и девушек… не так чтобы чурался.

– Так, так… прилюдно кается Макбех. Медведь в лесу, как говорится, помер. Теперь послушай: знаешь, для чего я призывал тебя тогда из Кнокан? Шотландский трон хотел я передать достойному преемнику, поскольку сам стал я стар, глаза уже не видят, замучил ревматизм, ни к черту память. Единственный в моих глазах король, который сможет усидеть на троне, – Макбех, ковдорский тан. Но как назло, той ночью ты пропал. Я всех извел, посыльных регулярно снаряжая искать тебя повсюду. Восемь лет тебе хотел сказать одну я фразу: «Приди и правь Шотландией, Макбех!» А ты дрожал в Нортумбрии, в болотах: а ну как я сыщу вас невзначай? А кстати, где МакБрайд?

– Да тут он, тут. Он там, за гобеленом, притаился.

– А что же вас заставило вернуться?

– Да совесть лишь нечистая, клянусь! И дельце мелкое, размером с ноготь. Я девушку одну освободил из плена в битве при Друмгильском замке: она родней назвалась королю. И вот, ее я охраняя, прибыл в Бинн‑Шлейве – из рук в руки передать.

– Довольно зыбка эта безопасность, – усмехнулся Дункан, слезая с трона, – для девушки – с Макбехом разъезжать. Ну, как она – рожать еще не время?

– Клянусь богами всеми, в этом я пред вами чист, – и пальцем не коснулся!.. – воскликнул Макбех.

– Да ладно, ладно… Где ж она?

– Я вот, – входила Гвенллиан.

– Кого я вижу! Уна, дочка брата! Воистину как роза расцвела! Ведь никогда не навестишь без дела!.. Нет чтобы заявиться просто так – мол, повидаться с дядей захотелось!.. Ай‑яй‑яй‑яй! А ты чего стоишь? – оборачивался он к Макбеху. – Какого тебе нужно приглашенья? Дай руку. Вот, – он соединял руки Уны и Макбеха, – и с завтрашнего дня вот эту тяжеленную корону… – он, кряхтя, снимал с себя королевский венец, – пусть возлагают на тебя, Макбех.

По окончании второй пьесы все стерли грим и вышли на поклон, и Ллевелис, в своем обычном виде, откинул со лба волосы и сказал:

– Мы благодарим за эти пьесы студентов, которые учились в нашей школе в XVII веке и оставили нам их в наследство. В то время они не могли поставить их по причине нездоровой политической обстановки. Во времена Кромвеля мы бы стояли сейчас повыше, чем на театральных подмостках, и из‑под нас уже выбивали бы скамьи. Сегодня же мы вольны разыгрывать любые пьесы и говорить все, что считаем нужным, уж в этом‑то все мы свободны, и школу нашу закрывают вовсе не за это. Уже много лет весь мир узнаёт нашу историю не из наших уст и считает, что биографии всех наших королей состоят из предательств, кровавых убийств, самоубийств, безумия и членовредительства. Мы, младшие ученики школы в Кармартене, осмеливаемся слегка возразить на это, в надежде внести некоторую ясность. То, что мы показали вам сегодня, напрямую взято из наших исторических хроник. И если когда‑нибудь вы усомнитесь в том, что король Ллейр был нормален, а Макбех не был предателем и убийцей, вспомните слова самого Ллейра:

…А ведь наврут с три короба, потом

Не расхлебаешь. Вы меня спросите,

Кем был я, что, зачем и почему.

И Ллевелис отходил назад так, как будто делал шаг в небо.

* * *

– Ну, в целом я доволен постановкой. Хотя, конечно бы, туда побольше перцу!.. – сказал Мерлин и стушевался.

– А может, соли? – спросили все. – Или чеснока?

– Ну ладно, ладно, – примирительно сказал Мерлин.