— Почему же вы с мисс Тик послали меня к ней? — спросила она.

— Потому, что она любит людей. — сказала ведьма, быстро шагая по тропинке. — Она заботится о них. Даже о тупых, неприятных и слюнявых, о безалаберных машашах с сопливыми ребятишками на руках, о бесполезных, слабоумных и о тех болванах, которые обращаются с ней, как с прислугой. Вот это  то, что я  называю магией — видеть все это, сталкиваться со всем этим и тем не менее, продолжать заботиться о них. Сидеть всю ночь с умирающими, облегчая им боль, успокаивая их страхи, заботясь, чтобы они благополучно перешли в мир иной… и затем, обмывать их и помогать плачущей вдове сменить и постирать постельное белье — что, позволь мне сказать тебе, работенка не для малодушных — и остаться на следующую  ночь сидеть у гроба, а затем возвратиться домой и успеть отдохнуть всего лишь пять минут, потому что в дверь застучит обезумевший  фермер, у которого жена рожает первенца, а акушерка не знает, что делать, и встать, взять сумку и пойти… Мы все этим занимаемся, каждый по своему, но положа руку на сердце, я скажу, что у нее это получается лучше, чем у меня. Это  корни, сердце, душа и сосредоточие ведовства, вот что это такое. Душа и сосредоточие! — госпожа Ветровоск ударяла кулаком в ладонь, отчеканивая каждое слово: — Душа… и… сосредоточие !

Во внезапно наступившей тишине ее слова эхом отразились от деревьев. Даже кузнечики перестали стрекотать в траве.

— И миссис Иервиг, — пророкатала госпожа Ветровоск. — Миссис Иервиг  рассказывает своим девочкам, что ведовство это космический баланс, звезды, круги, цвета и волшебные палочки и… и игрушки , всего лишь игрушки и ничего больше! — Она фыркнула. — О, я согласна, что для украшений  они сгодятся — чтобы глаз отдохнул, пока ты работаешь; чтобы покрасоваться. Но начало и конец, начало и конец , это помощь людям, жизнь которых находится на краю. Даже тем, кто тебе не нравится. Со звездами легко, с людьми — трудно.

Она замолчала. И лишь через несколько секунд птицы запели снова.

— В общем, вот так я думаю. — добавила она тоном человека, заподозрившего, что зашел немного дальше, чем намеревался.

Тиффани ничего не ответила и когда госпожа Ветровоск повернулась к ней, она увидела, что Тиффани стоит на тропинке с самым разнесчастным видом.

— Что с тобой, детка? — спросила госпожа Ветровоск.

— Это была я! — закричала Тиффани. — Роитель был  мной! Он не использовал мой мозг, чтобы думать, он использовал мои мысли! Он делал лишь то, что было у меня в голове! Все оскорбления… все эти… — у нее перехватило двыхание. — Вся эта мерзость… Это все я…

— …но без  той частички тебя, что была надежно спрятана. — резко вставила госпожа Ветровоск. — Помни об этом.

— Да, но предположим… — начала было Тиффани, борясь за право излить горе до конца.

— Недостающая часть была очень важной. — сказала госпожа Ветровоск. — Научиться не делать что-то так же трудно, как научиться это делать . А может быть и труднее. В мире было бы куда как больше лягушек, если бы я не знала, как не  превращать в них людей. И розовых воздушных шаров тоже было бы больше.

— Не надо. — содрогнулась Тиффани.

— Вот поэтому мы и ходим по деревням, лечим и все прочее, — продолжала госпожа Ветровоск. — Нет, конечно, и потому, что людям людям нужна помощь. Но прежде всего потому, что так ты обретаешь центр тяжести и не колеблешься.