|
Картер рухнул на Крото, и их тела переплелись в одном клубке. Внезапно Джерри охватило чувство свободы. Он продолжал смещаться, спокойно, расчетливо, ища взглядом Стручка, длинного и поджарого, — где-то там, позади, где он должен был ждать, если сумел избавиться от сейфти. И вдруг Джерри увидел его поднятую вверх руку. Увернувшись от пальцев, вцепившихся ему в рукав, он бросил мяч. Кто-то задел его по бедру, но он ушел от удара. Пас получился отличный. Он знал, что это так, что мяч летит прямо в цель, хотя и не мог проследить за ним до конца, потому что полетел на землю, свирепо сбитый Картером, который успел оправиться после того, как снесли его самого. Шлепнувшись в грязь, Джерри услышал свист и торжествующие крики, говорящие о том, что Стручок принял пас и помчался в очковую зону.
— Так, так, так, так. — Голос тренера, хриплый от торжества. Джерри поднялся на ноги. Картер хлопнул его по заднице в знак одобрения. Тренер вперевалку потопал к ним, все еще хмурясь. Впрочем, он никогда не улыбался. — Рено, — сказал он без всякой хрипоты. — Может, мы все-таки сделаем из тебя квотербека, тощий ты сучий потрох. Окруженный ребятами, ловя ртом воздух, видя, как Стручок шагает к нему с мячом, Джерри пережил момент абсолютного блаженства, абсолютного счастья. По школе ходило поверье, что тренер не видит в тебе будущего игрока, пока не назовет тебя сучьим потрохом. Игроки построились снова. Джерри ждал, пока ему в руки опять сунут мяч, и душа его пела и переливалась всеми цветами радуги. Вернувшись в школу после тренировки, он увидел письмо, приклеенное скотчем к дверце его шкафчика. Письмо было от Стражей. Его ожидало задание.
Глава тринадцатая
— Адамо! — Да. — Бове! — Да. — Бурк! — Так точно, сэр. — Бурк, шутник. Никогда не ответит нормально. — Вартен! — Да. Все видели, что брат Леон в прекрасном настроении. Именно это он любил — руководить, когда все идет гладко, ученики послушно откликаются на свои фамилии, получают коробки с конфетами, демонстрируют, что им дорога честь школы. Мысли о чести школы угнетали Стручка. С тех самых пор, как развалился класс номер девятнадцать, он жил в состоянии легкого шока. Каждое утро он просыпался подавленным, зная еще до того, как успевал открыть глаза, что случилось что-то неладное и его жизнь теперь безнадежно испорчена. А потом вспоминал класс номер девятнадцать. В первые день-два в этом еще было что-то приятное. По школе распространился слух, что разрушение класса номер девятнадцать стало результатом задания, полученного им от Стражей. Хотя с ним на эту тему никто не заговаривал, он ощущал себя кем-то вроде подпольного героя. Даже старшеклассники смотрели на него с уважением и опаской. Проходя мимо, кто-нибудь обязательно хлопал его по заднице — так в Тринити издавна выражали свое одобрение. Но мало-помалу атмосфера в школе окрасилась тревогой. Поползли новые слухи. Разные слухи бродили у них постоянно, однако на сей раз они были связаны с ЧП в классе номер девятнадцать. Продажу шоколадных конфет отодвинули на неделю, и брат Леон, выступая с кафедры, дал этому малоубедительное объяснение. Директор, мол, болен, у начальства много бумажной работы, и т. д., и т. п. Говорили также, что Леон проводит негласное расследование происшедшего. Бедного брата Юджина с того рокового утра так никто и не видел. Кто-то сказал, что у него нервное потрясение. Другие возражали, что умер какой-то его родственник и он уехал на похороны. Как бы то ни было, все это навалилось на Стручка, и он напрочь потерял ночной покой. Хотя многие в школе по-прежнему смотрели на него снизу вверх, он чувствовал, что между ним и остальными ребятами возникла дистанция. |
