Стоишь и пялишься.
Они и вправду говорят «чувак», подумал Джерри. А ему казалось, что теперь так могут сказать разве что в шутку. Но этот парень явно не шутил.
— Ты что, чувак, в зоопарке? Мы тебе кто, а?
— Да нет, ты ошибся. Я не смотрю. — Но он смотрел, каждый день.
— Смотришь, чувак. Ты стоишь тут и смотришь на нас. Со своими учебничками, в своей рубашечке и в своем синебелом галстучке.
Джерри беспокойно огляделся. Его окружали одни незнакомцы — никого из школы.
— Думаешь, мы недоразвитые, чувак?
— Я этого не говорил.
— У тебя это на лбу написано.
— Слушай, — сказал Джерри, — мне надо на автобус. — Что было глупо, конечно, потому что автобус еще и на горизонте не появился.
— А знаешь, кто недоразвитый, чувак? Ты. Ходишь в школу каждый день. Потом на автобусе домой. Делаешь уроки. — В голосе парня сквозило презрение. — Лопух лопухом. В четырнадцать-пятнадцать уже на сорок тянешь. Встал на рельсы. Супер!
Сипение и вонь выхлопных газов возвестили о прибытии автобуса. Джерри отвернулся от парня.
— Беги скорей на автобус, лопух, — крикнул тот вдогонку. — Смотри не упусти его. Ты много чего упустил в жизни, так хоть автобус не упусти.
Джерри пошел к автобусу, как лунатик. Он ненавидел стычки. Сердце у него колотилось. Он залез в салон и бросил в автомат жетончик. Автобус тронулся, и Джерри шатнуло на свободное место.
Он сел, глубоко вздохнул, закрыл глаза.
Беги скорей на автобус, лопух.
Он открыл глаза и прищурил их от бьющего в окно солнца.
Ты много чего упустил в жизни, так хоть автобус не упусти.
Чушь, конечно. Таких хлебом не корми, дай поиздеваться над кем-нибудь. А что им еще делать? Валяют дурака, жизнь зря тратят.
И все-таки…
А что — все-таки?
Он не знал. Он подумал о своей жизни — утром в школу, потом обратно домой. Его галстук был распущен, болтался поверх рубашки, но он все равно его сдернул. И перевел взгляд на рекламные наклейки над окнами, чтобы отвлечься от воспоминаний о неприятной встрече.
Зачем? — написал кто-то на пустом месте между двумя наклейками.
А затем, — накорябали рядом в ответ.
Джерри закрыл глаза. На него вдруг навалилась усталость, и даже думать уже было не под силу.
Глава четвертая
— Сколько коробок?
— Двадцать тысяч.
Арчи изумленно присвистнул. Обычно он не позволял себе терять хладнокровие по пустякам, особенно в обществе людей вроде брата Леона. Но намерение привезти в Тринити двадцать тысяч коробок шоколадных конфет выглядело просто нелепым. Потом он увидел на верхней губе брата Леона прозрачные бисерные усы, заметил, как увлажнились его глаза и вспотел лоб. И что-то щелкнуло у него в мозгу. Это был не тот убийственно спокойный Леон, перед которым трепетал весь класс. Этого явно что-то мучило, что-то язвило. Пораженный своим внезапным прозрением, боясь выдать себя участившимся стуком сердца, Арчи замер в абсолютной неподвижности. Он наконец получил доказательство того, о чем догадывался уже давно, причем это имело отношение не только к брату Леону, но и к большинству учителей, большинству взрослых: они ранимы, у них есть свои страхи и свои слабые места.
— Я понимаю, что это немало, — признал брат Леон. В его голосе не было и следа беспокойства, и Арчи невольно почувствовал уважение. Сильная личность этот Леон — попробуй прижми такого к стенке. Пот градом льется, а голос ровный, никаких эмоций. — Но у нас за плечами крепкая традиция. Мы продаем шоколадные конфеты каждый год. Ребята ждут этого. |