— Вообще без всякого договора, ты угадал, — вздохнула я, с тоской и печалью вспомнив отнятый у меня наглыми грабителями германский контракт.

— Значит, рубка является незаконной, и ущерб от нее будет исчисляться на основании постановления Правительства Российской Федерации от 8 мая 2007 года, — бодро зачастил законовед. — В каком возрасте были ели? Старше десяти лет или моложе?

— А я почем знаю? — искренне изумилась я. — Они мне свои паспорта не показывали!

— А стволы тебе показывали? — по тону чувствовалось, что Александр начинает нервничать.

— Стволы — это пистолеты? — Я обернулась к окошку и опасливо посмотрела на пленивших меня ментов. — Пока не показывали. А что, могут?

Мне сделалось зябко: если меня будут допрашивать с оружием, я сознаюсь в чем угодно — от незаконной рубки елок до убийства президента Кеннеди. Таким образом, перспектива давать показания под дулом пистолета для меня топографически совпадает с прямой дорогой на нары.

— Я тебя про еловые стволы спрашиваю! — рассердился Саша. — Они больше двенадцати сантиметров в диаметре или меньше?

— Меньше, точно меньше! — вспомнила я.

— Стоимость древесины деревьев хвойных пород, не достигших двенадцати сантиметров, определяется исходя из «Ставок платы за единицу объема лесных ресурсов и ставки платы за единицу площади лесного участка, находящегося в федеральной собственности».

— Да к чертовой бабушке эту высшую еловую математику! — психанула я. — Скажи просто, впаяют штраф?

— Надо смотреть конкретный случай, — уклончиво ответил Саша. — Но если это сто елок, то административным взысканием не отделаться. Видишь ли, есть еще статья 260 Уголовного кодекса Российской Федерации «Незаконная рубка лесных насаждений». Наказывается действительно штрафом до сорока тысяч рублей или в размере заработной платы осужденного за период до трех месяцев…

— Ну, это пустяки! — обрадовалась я, вспомнив, сколь мизерную официальную заработную плату назначил мне Гадюкин, злостно экономящий на налоговых отчислениях в бюджет.

— Я еще не договорил, — остановил меня знаток преступлений и наказаний. — Либо штраф, либо лишение права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью на срок до трех лет!

Эта информация меня не напугала: что-то мне подсказывало, что журналистская деятельность в число потенциально подзапретных не входит. Но Саша продолжал меня запугивать:

— И это, учти, только если данное уголовно наказуемое деяние не совершено группой лиц, потому что в противном случае умножай все в разы. Штраф — до двухсот тысяч, лишение свободы — до двух лет.

— Что?! Меня посадят на два года за какие-то паршивые елки?! — возмутилась я. — Да кто придумал такие законы?!

Очень хотелось развить эту тему с упоминанием сухарей-адвокатов-законников-лицемеров-крючкотворов, но пришлось экстренно свернуть дискуссию, потому что на гребне железнодорожной насыпи появилась знакомая фигура в белом пижамном обмундировании. Очевидно, не замечая ни милицейский «жигуленок», ни его хозяев, мой верный товарищ Вася целеустремленно шагал к покинутой мною сосенке.

«Надо же, как он некстати! — сокрушенно охнул внутренний голос. — Вот сейчас они так и запишут: незаконную пилку сосен совершила группа лиц!»

— Вася! Вась, Вась, Вась! — заблажила я, судорожно тиская мобильник. — Стой, где стоишь! Ни шагу вперед!

— Лен, я как раз стою на рельсах и вижу — поезд идет, — неуверенно хохотнул голос в трубке.