– Насчет этого даже не беспокойся – сделаю.

– Даже если Шона тебе откажет.

– Я не отступлюсь, – сказал он, поднимаясь. – Ты прекрасно меня знаешь.

– Один раз уже отступился.

Эти слова попали в него, как пуля в сердце.

Он беззаботно улыбнулся, рассмешив Фергуса.

Брат давно уже не смеялся. Возможно, за одно только это ей стоило бы простить Гордона.

Было время, когда она могла простить ему что угодно.

Воспоминания пронзили ее сердце как стрела.

– У него блестящее будущее, Шона, – сказал генерал Макдермонд, стоя в Акантовой гостиной в Гэрлохе – особенно отвратительной комнате, отделанной в оливково-зеленом цвете, с лепниной в форме листьев аканта на потолке. Подумать только, кому-то из ее предков этот кошмар радовал глаз. – И ты наверняка понимаешь, что, если он останется здесь, на этом будущем можно сразу поставить крест.

– У него есть фабрика, – сказала она, зная, что от деда по материнской линии Гордон унаследовал три цеха, в которых изготавливали вооружение.

Отец Гордона улыбнулся одними губами.

– Если он на тебе женится, Шона, – ласково проговорил он, хоть никогда прежде не бывал с ней ласков, – то только из жалости. Или потому, что ты сестра Фергуса. Сомневаюсь, что тебе захочется стать для него такой обузой.

Они с Фергусом оказались в таком ужасном положении, что Шона понимала: необходимо найти выход, пусть даже ей придется выйти за первого богатого человека, который к ней посватается. За кого-нибудь, кто женится на ней не из жалости.

Но свадьба с Брюсом не принесла ей счастья.

Прошло семь лет, а ее нынешнее положение гораздо хуже. Она должна позаботиться о Фергусе, и кроме того, от нее полностью зависит Хелен. На этот раз брак делу не поможет.

Равно как и воспоминания о прошлом.

У нее есть план, и к несчастью, Гордону Макдермонду придется сыграть в нем свою роль.

– Обещаю, я вернусь, – сказал Гордон. – Даже если мне придется в прямом смысле потеснить Шону с дороги, чтобы повидаться с тобой.

Фергус рассмеялся, словно мысль о подобной сцене его повеселила.

Гордон простился с ним и вернулся к крыльцу. Он не ожидал, что Шона будет стоять у черного входа и наблюдать за ним. И тем более не ожидал услышать от нее то, что услышал.

– Ты его побеспокоил? – спросила она и махнула в сторону сада листом бумаги.

– Побеспокоил?

– Досадил ему, расстроил, разволновал. Задавал ему вопросы, которые заставили его вспомнить произошедшее. Что-то в этом роде.

Гордон вгляделся в ее лицо. Тонкие морщинки расходились лучиками от внешних уголков глаз. Годы оставили след на ее лице, но почти незаметный.

– Он не покойник, Шона. И не ребенок. Он мужчина. И он станет вспоминать прошлое вне зависимости от того, буду я с ним об этом разговаривать или нет. И будет чувствовать то, что чувствует, несмотря на то что ты укрываешь его своей заботой, как одеялом.

Она отвернулась, сжав губы так, что те побелели, – видимо, ей стоило немалых усилий удержать рвущиеся с языка слова.

Другой мужчина на его месте сказал бы что-нибудь, чтобы ободрить и утешить ее. Будь это в другое время, она могла бы позволить ему это сделать. Но здесь и сейчас был он.

– Как он, по-твоему? – спросила Шона, продолжая смотреть в окно.

– Очень слаб. – Страшная правда прозвучала дико, в первую очередь для него самого. – И подавлен. Какого черта ты не сообщила мне раньше?

– А ты что, приехал бы? – спросила она, не глядя на него.