На том и порешили. Бывшие враги разъехались: сэр Мэттью направился в Ньюкасл, а Линдсей повернул обратно, в родное Приграничье. И тут, по словам Фруассара, вступила в силу «удивительная военная фортуна», придавшая ситуации особую пикантность. Линдсей преспокойно возвращался к себе домой, когда навстречу ему попался многочисленный конный отряд — всадников было не менее четырех сотен. Вначале он принял их за своих соотечественников, но, как выяснилось, ошибся. Это оказался английский резерв во главе с епископом Даремским. Теперь уже сам Линдсей оказался в роли пленника и несколько минут спустя уже ехал по той самой дороге в Ньюкасл, по которой совсем недавно удалился сэр Мэттью. По прибытии в город шотландского рыцаря разместили в доме епископа. И представьте себе, первым же, которого он встретил, был его недавний визави, сэр Мэттью. Тот зашел в кабинет и обнаружил Линдсея, «лежащего у окна».

— Что вы тут делаете? — в удивлении воскликнул англичанин.

— Боюсь, что вам уже не придется возвращаться ко мне в Эдинбург, — отвечал Линдсей. — Как видите, мы поменялись ролями.

— Не огорчайтесь, сэр, — по словам Фруассара, ответил сэр Мэттью, — мы уладим дело прямо сейчас. Сегодня же вы будете обедать вместе со мной.

(Как по-английски это звучит! Должно быть, он учился в Итоне!)

— Я был бы рад отобедать с вами, — вздохнул Линдсей.

Вся эта история — с отчаянной утренней схваткой, с рыцарским обменом любезностями и расставанием — завершилась ближе к вечеру обильным возлиянием в Ньюкасле. О, как бы мне хотелось услышать, о чем они беседовали за пиршественным столом!

На мой взгляд, это прекрасная камея темных веков, свидетельство дружбы между двумя нациями, позже сгинувшей в многовековой вражде.

Итак, я смотрел на Оу-Ми-Эдж и все глубже погружался в воспоминания. В этом и заключается действие чар Приграничья. Стоит только проехать Оттерберн и углубиться на север, и вы начинаете ощущать их действие. Как передать словами очарование этой дикой, непокорной земли, где все углы и закоулки словно сошли со страниц рыцарского романа! Трудно представить себе более романтический край, отмеченный таким количеством дерзких, героических деяний. На протяжении многих поколений люди здесь любили и ненавидели, и благодаря этому все детали окружающего ландшафта приобрели особое значение. Казалось, сама земля пропиталась человеческими страстями, и от этого каждая скала, каждый клочок зеленой травы стали особенными.

Я вернулся на дорогу и поехал дальше. Меня по-прежнему не покидало ощущение близости Шотландии. На каждом повороте я невольно вглядывался вдаль, ожидая, что вот-вот передо мной распахнется дикая, неизведанная страна. Внезапно дорога пошла резко в гору, и я в азарте добавил газа. Наконец-то! Местные жители называют это место Картер-Бар. Внизу передо мной расстилалась Шотландия…

3

Во всех странах есть такие пейзажи, которые безошибочно трогают сердце путника. Именно такой вид открывается с вершины Картер-Бар. Перед вами Шотландия. Но не та страна, о которой сказал поэт: «О Каледония, твой лик / Порою строг, порою дик!» Нет, эта Шотландия напоминает женщину в хорошем настроении: она вам рада, встречает с улыбкой на лице, пирогом на противне и горячим чайником над очагом. Именно такой образ милой и уютной Шотландии навечно запечатлелся в сердце самого великого из всех сынов Приграничья — сэра Вальтера Скотта. Я думаю, ни один шотландец, возвращающийся домой после долгого отсутствия, не сумеет сдержать чувств на вершине этого холма. То, что предстает его взору, — несомненно, Шотландия и ничем другим быть не может. Мне кажется, для каждого шотландца эта картина — такой же безошибочно распознаваемый образ, как и меловые утесы Дувра для англичанина.