А я рассказал об этом лишь в качестве преамбулы к моим дальнейшим описаниям удивительного во всех отношениях и прекрасного по-своему, незабываемого по красоте и редкого по чистоте уголка природы с никогда не тающими льдами и странно сохраняющимися на них горячими человеческими сердцами.

Впрочем, «нетающие льды» — это, конечно, метафора, поскольку на самом деле всякий раз с наступлением короткого лета даже самые мощные ледники начинают подтаивать и подмываться слегка потеплевшими водами океана, и тогда огромные куски и целые скалы сверкающего на солнце льда вдруг отрываются под собственной тяжестью от гигантской ледовой массы и со страшным грохотом, взбудораживающим тишину многих километров вокруг, обрушиваются, разрывая в тысячи брызг прибрежные языки волн, и начинают свою новую жизнь странствующих плавучих айсбергов.

Однако за зиму потери отколовшихся льдов да потоков воды, сбежавших говорливыми шумными ручьями, с лихвой восполняются новыми наледями. И это вечное движение льдов совершенно незаметно для обычных глаз обывателя, редкие единицы которых проводят здесь почти всю свою жизнь в отличие от остальных, приезжающих лишь на два-три года временной работы за приличный заработок. Они-то и называют льды нетающими.

Только специалисты гляциологи, проведя очередные замеры, вычертив изрядное количество таблиц и графиков, завершив сложные вычисления и расчёты, вдруг покачают головами, грустно заметив, что границы ледников отодвинулись на несколько сантиметров, освободив часть суши. Теплеет климат земли.

В стране же нашей, напротив, климат взаимоотношений похолодал, что привело к её развалу в политическом и экономическом плане и к великому сожалению повлияло на жизнь Шпицбергена. Свёрнуты многие научные программы. Не приезжают больше гляциологи, не продолжаются многолетние наблюдения за движением ледников, приостановлены работы геологов в поисках несметных богатств Шпицбергена, называемого ими геологической лабораторией земли, затормозились научные раскопки археологов, почти доказавшие, что русские поморы первыми обживали край тысячи островов.

Приоритет в исследованиях отдан почти полностью норвежцам, создавшим на территории Свальбарда научно-исследовательский полярный институт да открывшим здесь же целый университет для подготовки специалистов в области полярной геологии и охраны окружающей среды. Стараются не отставать от них поляки, любящие природу севера, да расчётливые японцы, понимающие экономическую выгоду от научных исследований в столь далёком от них регионе мира.

Полсотни лет назад здесь на архипелаге Шпицберген добычей угля занимались три российских рудника: Баренцбург, Грумант и Пирамида, численность населения посёлков которых была более двух тысяч человек. А по соседству с ними на том же острове Западный Шпицберген находилось два норвежских посёлка Лонгиер с населением чуть более пятисот человек и Нью-Олесун, в котором работало и того меньше шахтёров — около ста пятидесяти.

Сильно отличались эти два сообщества в ту пору тем, что норвежцы с завистью смотрели на богато живших, прекрасно снабжаемых с материка россиян. У них и техники достаточно для добычи угля, и вертолёты, достающие до любого уголка архипелага, ледоколы, появляющиеся при первой необходимости с материка, мощная радиостанция — чуткое ухо, слышащее все голоса планеты. У норвежского губернатора, призванного следить за порядком и охраной окружающей среды Шпицбергена в штате лишь четыре сотрудника, имеющих в своём распоряжении одно морское судёнышко на период судоходства, лыжи да сани на зиму.

В российских посёлках строились новые плавательные бассейны, дворцы культуры, работали вечерние школы и заочное отделение института. Шахтёры жили в довольно благоустроенных семейных общежитиях, питались в столовой бесплатно.

В норвежском посёлке пока только двухклассная школа, шахтёрское общежитие и только что построенный культурный центр, служивший сначала в качестве церкви, школы, больницы, шахтёры питались в общей столовой бесплатно.