Ничего российского не осталось в норвежском посёлке Лонгиербюен, кроме бывших сотрудников треста «Арктикуголь», сбежавших от России на безвизовую территорию Норвегии в поисках заработка и спокойной жизни. Из трёх некогда процветавших российских посёлков с трудом коротает век один Баренцбург, теряющий всё больше и больше своё былое великолепие. Старые дома легко сносятся, а новые уж более десяти лет не строятся. Брошенные посёлки превращаются в пристанище духов, песцов и белых медведей.

Почти четверть своей трудовой жизни я провёл на архипелаге, прилагая все силы к тому, что бы его узнали и полюбили в России, чтобы приезжающие к нам на Шпицберген иностранные гости чувствовали себя в российских посёлках комфортно, уютно, как у себя дома, чтобы соседи наши норвежцы приезжали бы к нам в гости как братья, а не хозяева. Не всё, к сожалению, удалось, оттого и болит сердце.

Но кого бы я ни встретил, когда бы ни упоминал Шпицберген, я говорю о нём с любовью и великой радостью. Мне, побывавшему во многих уголках земли, многие из которых называются райскими, думается, что холодный Шпицберген с его льдами, вьюгами и туманами даст сто очков вперёд всем райским местам по душевной теплоте его жителей, силе их характеров, происходящих от суровости климата и в то же время легко ранимой, совершенно девственной и порой даже беззащитной среды обитания.

Когда я вновь и вновь возвращаюсь на Шпицберген и вижу под крылом самолёта острогрудые пики гор, узкие языки голубых фьордов, сердце радостно замирает и мысленно я восторженно говорю: «Здравствуй, здравстуй, батюшка Грумант!» Это значит — я желаю тебе вечного здравия.