Те из работников, приехавших по контракту на два года, кто в своё свободное время не занимался продажей сувениров заезжим иностранным туристам и не обладал талантом художника, чтобы готовить на продажу картины и тарелки с местными ледовыми пейзажами, то есть не имел какого-то хоть маленького дохода в местной валюте, не могли приобрести норвежские марки, чтобы наклеивать на конверты для отправки писем международной почтой. А российская почта прекратила существование. Тогда руководство рудника стало закупать за собственную валюту, получаемую от туризма, норвежские марки и продавать их шахтёрам за рубли.

Теперь, дорогие читатели, займёмся несложной арифметикой. В то время норвежская почтовая марка, допустим, стоила пять крон. Позже она выросла в цене. А месячная зарплата норвежца в среднем составляла, скажем, двадцать тысяч крон. Для него стоимость такой марки была поистине копеечной. Шахтёры Баренцбурга получали такую марку, конвертированную в рублёвый эквивалент с добавлением некоторой наценки (без неё же нельзя) по цене двадцать рублей в лучшем случае. А месячная зарплата по самым высоким ставкам шахтёра тогда составляла около четырёх тысяч рублей. Работники других специальностей получали в пределах от одной до двух тысяч. Вот и сопоставьте зарплату со стоимостью почтовой марки.

Однако народ наш без писем жить не может, а потому марки покупал да так, что приходилось лимит устанавливать по одной-две марки на человека в месяц. Трест ведь не предполагал всю свою валюту расходовать на почтовые нужды шахтёров.

В мою задачу входило тогда покупать в норвежском посёлке марки и передавать их в бухгалтерию рудника. Всё остальное в мою компетенцию не входило, поскольку я был в то время уже уполномоченным треста по связям с иностранцами, руководил туризмом и заведовал норвежским почтовым отделением.

Первые две обязанности сами по себе отнимали много времени и сил, так как были связаны с непрерывными телефонными звонками, организацией экскурсий в соответствии с подписанными договорами, выпиской многочисленных счетов и проверкой их своевременной оплаты, составлением отчётов, участием в различных совещаниях, переговорах, приёмах гостей и так далее и тому подобное.

Третья обязанность являлась как бы попутной. Все гости посёлка, все туристы в ходе экскурсии обязательно приходили в гостиницу и, как правило, сразу направлялись на почту купить открытки с видами российских посёлков, наклеить марки и опустить отправления в почтовый ящик. Особенно приятно мне было то, что некоторые открытки были выполнены по моим снимкам. Одну открытку сделали в Германии, другой целый комплект напечатали в Москве. Так что даже автографы иной раз оставлял, если было время. В жаркую пору весенних и летних наплывов иностранных туристов довольно большой почтовый ящик заполнялся в один день. Поэтому каждый поздний вечер приходилось вынимать корреспонденцию и штемпелевать её, отправляя с первой оказией.

Профессиональным почтальонам, видимо, покажется это диким, но у нас иногда не было другой возможности, как в момент, пока туристы сидят в баре и пьют русскую водку, быстро достать из ящика почту, проштемпелевать её, запечатать в специально приготовленный для этого большой конверт и попросить норвежского гида по дружбе завезти почту в отделение Лонгиербюена. На всю экскурсию с заходом в музей, на почту и на посиделки в баре туристам отводилось полтора-два часа. Понятно, в каком напряжении все находились, зная, что за первой экскурсией идёт уже вторая, третья, а порой и четвёртая. А так как меня часто искали по телефону, то приходилось брать с собой переносную трубку и таким образом быть всегда на связи. Сотовые телефоны в наших посёлках не действовали в то время из-за отсутствия необходимой ретрансляционной станции.

Гиды никогда не отказывались взять почту, но всякий раз я потом перезванивал в Лонгиербюен, проверяя получены ли на почте переданные конверты.