Каган готов был спорить, что, не держи Мередит малыша на руках, она бы тотчас схватила сына в охапку и понеслась прочь из дому. Но из-за младенца ее как будто пригвоздило к месту.

— Вы же видите, я едва шевелюсь, — настаивал Каган. — Что страшного, если задернуть занавески над мойкой и включить фонарик? Вам плохо не будет, а малышу может спасти жизнь.

Мередит все еще колебалась, и по ее напряженному лицу видно было, что она в полном замешательстве.

— Вас с сыном это тоже касается, — втолковывал Каган. — Здесь у вас ситуация ясна. Беспомощный младенец. Раненый мужчина. Но что вам грозит извне, вы даже не представляете.

Малыш снова захныкал, и Мередит в тяжком раздумье уставилась на сморщенное плаксивое личико. Потом пригладила его темные курчавые волосы и, нахмурившись, посмотрела на окно.

— Коул, сделай, как он просит, — неохотно велела она сыну.

— Но…

— Сделай, — повторила Мередит твердо, но тут же смягчила приказ: — Пожалуйста.

Мальчик посмотрел на нее вопросительно, однако послушно двинулся к окну.

— Спасибо.

Коул кивнул, и Каган не стал скрывать вздох облегчения.

К удивлению спецагента, мальчик слегка подволакивал ногу. Перегнувшись настороженно через раковину, он задернул занавески, потом включил фонарик. Перфорированный жестяной кожух в форме елки приглушал яркость.

Глядя, как Коул, прихрамывая, направляется к арке между кухней и гостиной, Каган перестал хмуриться, наконец поняв причину его медлительности. Одна нога короче другой. Каблук на правом ботинке дюйма на два толще, чем на левом.

И все равно Каган мысленно подгонял мальчика.

Щелкнув выключателем, Коул погасил лампу под потолком. Теперь дом освещался только мягким огнем ночника, пламенем камина и гирляндами на елке в гостиной.

Каган позволил себе проблеск надежды.

— Хорошо. Вы сказали, что телефоны не работают. А сотового у вас разве нет?

— Нет, — через силу ответила Мередит. — А у вас? Нет разве?

Каган вспомнил про оторванный на бегу карман.

— Потерялся.

— Он унес мамин телефон с собой, — подал голос Коул.

— Он? — Каган, превозмогая боль, подполз к деревянному стулу у кухонного стола.

Ответа не последовало. В глубине дома приглушенный мужской голос запел: «В яслях полутемных, где нет колыбели…» Каган, к удивлению своему, не сразу догадался, что это Бинг Кросби.

«Черт, да сосредоточься же!» — подстегнул он себя мысленно.

— Какой-то человек унес ваш сотовый?

Каган поздравил себя с крошечной победой, когда правая рука коснулась стула.

— Вы обещали объяснить, зачем им малыш, — сурово потребовала Мередит. — Я совершила ошибку. Что меня дернуло притащить вас в дом?

— Вы притащили меня в дом, потому что услышали плач младенца. — Каган собирался с силами. — Вы не могли оставить малыша замерзать в снегу. — Он набрал воздуха в грудь. — Потому что вы порядочный человек, а сегодня та самая ночь, когда тем более нельзя бросить раненого в беде.

С усилием подтянувшись, Каган взгромоздился на стул. Взгляд спецагента скользнул к настенному телефону рядом с ночником. К тому, что осталось от телефона, если точнее. Кто-то разнес его молотком вдребезги. Молоток валялся тут же, на кухонном рабочем столе.

— Это… — Каган указал на пластмассовые осколки, — сделал тот, кто унес ваш сотовый?

С нового места он смог получше разглядеть лицо Мередит.