– Ну что, будем молчать?

– Нет, почему же… Слушай, давай дружить?

– А как?

– Ну, это… будем встречаться, разговаривать, ходить вместе в… – Борька хотел сказать «в кино», но сразу представил любопытствующие взоры соклассников, укоризненные замечания взрослых и осекся на полуслове.

– В гости? На комсомольские собрания? – иронично переспросила Надя.

– Да нет, вообще…

Она помолчала с минутку а потом сказала:

– Я согласна, только давай не демонстрировать нашу дружбу для посторонних. На людях будем делать вид, что между нами ничего нет.

– Почему? Что в этом плохого?

– А вот увидишь. Давай погуляем по парку.

В бывшем парке барской усадьбы Шилова было еще темней. Они шли по большой аллее, за которой угадывались очертания пекарни, построенной на месте разбомбленного немцами дома. Из трубы к небу поднимался дымок, а от самой пекарни вкусно пахло свежеиспеченным хлебом – совсем как дома, когда бабушка пекла свои знаменитые ржаные караваи.

Они постепенно разговорились. Борис рассказал ей о своей сокровенной мечте, о том, что хотел бы пойти учиться в военно морское училище. Наде эта идея понравилась, и она тоже посвятила его в свои планы поступить в пединститут на отделение иностранного языка, и он тоже одобрил ее решение.

Время приближалось к десяти, и он вспомнил о том, что где то на морозе его ждет Сашка.

– Ты знаешь, извини, но мне пора.

– Да, конечно. Мне тоже. Ты меня не провожай, я сама дойду, а то тебе еще топать до Кунаково.

– Хорошо. До свидания. До завтра.

– До завтра в школе.

Они помахали друг другу руками и при выходе из парка разошлись в разные стороны. Уже на подходе к автомастерским Борис увидел смешную фигурку Лукашина, обутого в легкие ботинки и припрыгивавшего для сугрева.

– Ну ты даешь! Я тут чуть дуба не дал. Где ты запропастился? – встретил он Бориса недовольным голосом.

– Ты же знаешь где.

– Ну ты хоть не зря проторчал на морозе?

– Что значит «не зря»?

– Ну поцеловал хоть ее?

– Ты что? Разве можно с первой встречи? Да и вообще, какое твое дело? – Он уже начал жалеть о том, что посвятил Лукашина в свои сугубо личные дела.

– Ага, как записки носить, так ко мне, а теперь «какое твое дело?»

– Да ладно, Сашк, не обижайся. Догоняй!

Борька пребывал в благодушном настроении и прощал всем, кому был должен. Он пустился вприпрыжку по еле угадываемой в темноте и чуть протоптанной дорожке. Лукашин с гиканьем и свистом пустился вслед:

– Стой, говорю! Грабят!

Остановились они уже на барской окраине Кунакова.

Они дружили до самого окончания десятого класса. Жизнь была прекрасна и удивительна. Потом она развела их в разные стороны.

…Товарищи по учебе тоже обзавелись все подружками, и они вместе отмечали свои дни рождения, ходили в кино, устраивали вечера танцев в школе, участвовали в соревнованиях, ссорились, мирились. Женька Соколов, приехавший с родителями из Корсакова, что на Сахалине, женился на своей сокласснице и остался работать в совхозе. Володька Зюзин, не дожидаясь аттестата зрелости, втихомолку сводил свою Валентину в ЗАГС, через пень колоду сдал выпускные экзамены, а после школы поступил в пограничное училище и увез жену на Дальний Восток. Через два года она вернулась в Троекурово с маленьким сыном вдовой: Вовка сорвался с обрыва на какой то сопке и разбился насмерть.

Об отце Борис больше почти не вспоминал. Чаще мать заводила о нем разговор с бабкой, и если он при нем присутствовал, то мать непременно предупреждала:

– Смотри, если позволишь себе общаться с ним! Я прокляну тебя и откажусь как от сына.