— Вот это Кавалер, а Принц Гарри — та лошадь, — поправил его я.

— Ну надо же, вы правы, сэр! Так, вы, сэр, сядете впереди, поближе к его шее, а я как сяду в седло, подам вам руку и помогу взобраться — ведь со стременами, я думаю, вам не сладить…

— Шутите, офицер? — возмутился я.

Но он не шутил. В жизни мне приходилось как-то ездить верхом и, если приспичит, я бы мог проделать это еще раз, но лучше не надо. Ничего не имею против осликов, ничего не имею против повозки, запряженной лошадью, или мулом, или каким угодно копытным, но когда я трясусь у лошади на спине, мне всегда кажется, что я сам становлюсь лошадью или во всяком случае седлом. Сержант Роуленд протянул мне руку, и я свалился, пребольно ударившись задом, Принцу Гарри на спину и свесил ноги вдоль его боков. Том ловко оседлал Кавалера, после чего Роуленд уселся позади меня на Принца Гарри. Кавалер затрусил первым, а мы на Принце Гарри устремились за ним. К этому моменту вокруг нас, как вы можете догадаться, собралась изрядная толпа зевак. Наверное, кое-кто из местных просек, что тут происходит, и из задних рядов раздались выкрики: «Quebec Libre!», а один смельчак набрался наглости и запустил в беднягу Кавалера куриным яйцом. Большинство же зевак либо не симпатизировали мне, либо предпочли скрыть свои политические пристрастия. В общем же наблюдать за поведением толпы было занятно: их ликование, можно сказать, носило явно аполитичный характер: зеваки с энтузиазмом приветствовали и конных полицейских, и меня, и обоих поджарых, хотя и несколько неуместно выглядящих на монреальской улице, скакунов.

— Не больно-то у вас большой опыт верховой езды, а, сэр? Да вы не сидите сиднем, понимаете, вы лучше подпрыгивайте в такт его бегу…

— Так он же трясется как в белой горячке… — пожаловался я.

— Да, аллюр у него неплохой. И вы подпрыгивайте в такт…

Я стал кое-как подпрыгивать, хотя удовольствия мне это не доставляло. Мы рысили к западу по рю Сент-Кэтрин, неотвратимо приближаясь к центру города. Я поинтересовался, куда именно мы направляемся, и Роуленд назвал адрес, который мне ни о чем не говорил: названия этой улицы я раньше никогда не слыхал. Да и какая собственно разница, подумал я. Сколько бы неудобств ни доставляла мне эта верховая прогулка, в ближайшие дни, недели, а может быть и месяцы моя жизнь будет протекать с еще меньшими удобствами.

К обвинению в похищении человека я не мог отнестись серьезно. Конечно же, пан Ежи рано или поздно снимет это дурацкое обвинение. Но и без него ситуация была весьма критическая. Меня ожидали те еще удовольствия…

А исчезновение Минны, размышлял я, таило в себе куда большую опасность, чем я мог сразу предположить. А что если кубинцы расстреляли ее во внутреннем дворике у стены? А что если аргентинские гаучо похитили ее, чтобы продать в рабство? А что если тайные агенты Литовской Советской Социалистической Республики признали в ней законную наследницу литовского престола? А что если в израильском павильоне нашлись умники, решившие использовать кровь этой невинной христианской малютки при выпечке кошерного кулича? А что если…

Черт! Я ведь сам согласился отправиться в Монреаль и разнюхать ситуацию в кубинском павильоне, хотя Шеф и намекал мне на возможность отбояриться от этого задания, а теперь получается, что его просто невозможно выполнить! Все пошло сикось-накось, и как только меня бросят в застенки, которые канадская королевская конная полиция приготовила для американских похитителей людей, я вообще выпущу ситуацию из-под контроля, и тогда все вообще полетит к чертям собачьим, и я уже ничего не смогу исправить…

Бывают в жизни ситуации, когда мыслительный процесс вянет на корню, и человек разумный неумолимо превращается в безмозглое животное, которое способно лишь рефлекторно или инстинктивно реагировать на внешние раздражители.