Эгерт имел обыкновение требовать от окружающих такой же отваги, какой обладал сам, и всячески насмехаться над приятелями, не оправдавшими его ожиданий. Тут Карверу приходилось особенно туго; однажды поздней осенью, когда речка Кава, огибающая город, взялась первым льдом, Эгерт предложил состязания — кто быстрее перебежит по льду с берега на берег. Все приятели его тут же сослались на спешные дела, хвори и недуги — а Карвер, оказавшийся по обыкновению под рукой, получил в лицо презрительную усмешку и такое едкое словечко, которое заставило его залиться краской от ушей до самых пяток… Чуть не плача, он согласился на условия Солля.

Конечно, Эгерт, который был выше и тяжелее, благополучно проскользнул по гладкому льду на противоположный берег, и удивлённые рыбы в тёмной глубине разинули рты. Конечно, Карвер в решающий момент испугался, приостановился, собираясь вернуться — и с треском ухнул в чёрную, лучистую, как звезда, полынью, великодушно предоставив Эгерту возможность спасти себя и тем самым заработать новые лавры.

Интересно, что он искренне был благодарен Соллю, вытащившему его из ледяной воды.

…Матери взрослых дочерей вздрагивали при одном имени Эгерта Солля, отцы подрастающих сыновей ставили юношам в пример. Рогоносцы хмурились, встретив Эгерта на улице — и всё же учтиво приветствовали его. Бургомистр прощал ему учиняемые в городе каверзы и дебоши, сквозь пальцы смотрел на поступающие на Солля жалобы — потому что ещё жив был в памяти тот случай во время веприных боев.

Отец Солля, как и многие в Каваррене, разводил боевых вепрей — а это считалось тонким и уважаемым искусством. Чёрные вепри из дома Солля были исключительно свирепы и кровожадны, конкуренцию им составляли только бурые полосатые вепри из дома бургомистра. Не было боёв, в финале которых не встречались бы эти вечные соперники; борьба велась с переменными успехом, пока однажды погожим летним днём бурый полосатый чемпион по кличке Рык не взбесился прямо на ристалище.

Походя пропоров брюхо противнику — чёрному красавцу Харсу — обезумевший кабан кинулся на публику. Собственный полосатый товарищ, случившийся по дороге и упавший с распоротым брюхом, задержал безумца ненадолго; бургомистр, по традиции занимавший с семейством первый ряд, успел только истошно завопить и, подхватив жену, вспрыгнуть ногами на обитое бархатом сиденье.

Никто не знает, чем закончилась бы сия кровавая драма; вполне возможно, что многие, кто пришёл в этот день полюбоваться боями, и прежде всего бургомистр, разделили бы печальную участь красавца Харса, ибо Рык, с поросячьего возраста взращённый в свирепости, решил, по-видимому, что вот он, наконец-то, его день. Бедняга ошибся — это был день не его, а Солля, который оказался в центре событий раньше, чем публика в задних рядах поняла, что происходит.

Эгерт выкрикивал в адрес Рыка самые оскорбительные, по его мнению, для вепря слова; в левой руке его неустанно вращалась ослепительно яркая ткань (как потом оказалось, накидка одной из экстравагантных дам, прикрывавшей ею свои обнажённые плечи). Рык замешкался всего на секунду — этой секунды хватило бесстрашному Соллю, чтобы, подскочив вплотную, всадить под лопатку бурого безумца свой длинный, выигранный на пари кинжал.

Потрясённый бургомистр преподнёс дому Соллей самый щедрый из возможных подарков: всех бурых полосатых вепрей, содержавшихся в его загонах, в одночасье зажарили и съели (правда, мясо их оказалось жёстким и жилистым). Эгерт сидел во главе стола; отец его глотал слёзы умиления — ведь теперь чёрные красавцы Соллей не знали в городе равных! Подступающая старость сулила Соллю-старшему покой и утешение, поскольку сын его был лучшим из сыновей.

Мать Эгерта не присутствовала тогда на пиршестве — она часто хворала и не любила шумных сборищ. Когда-то сильная и здоровая женщина, впервые она слегла после того, как Эгерт убил на дуэли своего первого противника; Соллю иногда приходило в голову, что мать его избегает, едва ли не боится.