— Ты, Дроздов, повнимательней будь, — предупредил комбата-3 Колчин. — От немцев всего можно ждать. Но, возможно, что на твоем участке прорывается заблудившаяся разведка из соседней дивизии. Будь готов ко всему.

— С танком прорываются, Илья Митрофанович, — сообщил комбат-3. — Вот только из второй роты позвонили. Солодовников сообщил: «тридцатьчетверка» с десантом на броне, пятится, ведет сосредоточенный огонь по немецким траншеям. На провокацию не похоже. Солодовников докладывает, что лупит по немецким окопам — только бревна летят.

— Ну так помогите им, Дроздов! Или хотите, чтобы их перед вашими траншеями распекли! Действуйте. Пусть минометчики откроют отсечный огонь.

— Да ведь мин и так по десятку на ствол.

— Танк потеряем — дороже выйдет.

— Танк не наш. Нам за него в бригаде и спасибо не скажут. А мины нам на артскладах по счету выдают. Израсходуем сейчас суточную норму, другой не будет.

— Слушай, Дроздов, срочно прикажи минометчикам открыть огонь. И брось мне эти рассуждения: мой колхоз, не мой колхоз… Докладывать — через каждые пятнадцать минут!

— Понял. Разрешите действовать?

— Вы уже должны действовать!

Старший лейтенант Солодовников тем временем бежал по траншее в сторону третьего взвода и материл всех и вся. Первым делом он помянул матушкой командира третьего стрелкового взвода лейтенанта Могилевского и его печатников. Потом минометчиков старшего лейтенанта Нигматулина, за то, что он в одну минуту перекинул через ручей всю суточную норму боезапаса, и теперь батальон, а в первую очередь вторая рота, остались без огневой поддержки как минимум до вечера.

Следом за Солодовниковым бежали младший политрук Кац и двое связных.

— Товарищ Солодовников… Товарищ Солодовников… Вы меня слышите, товарищ Солодовников?

— Да слышу, слышу! Что из того, что я вас прекрасно слышу! — в сердцах бросил ротный своему заместителю по политчасти, которого тоже недолюбливал: за то, что тот всюду совал свой нос, за то, что беззастенчиво мечтал об ордене, за то, что тоже был из тех самых печатников, которые сейчас дрожали, поджав хвосты, где-то здесь, в траншее. Шагах в двадцати кончался участок обороны второго взвода и начинались окопы печатников.

В-третьих, он крыл комбата Дроздова. Это он, капитан Дроздов, удружил ему с последним пополнением — печатниками.

Месяц назад, когда батальон отвели во второй эшелон на отдых и пополнение после потерь, понесенных возле урочища Сухой ручей, из Калуги прибыла очередная маршевая рота, и ее, как бывало прежде, не бросили на высоту, чтобы усилить очередную безнадежную атаку, а распределили по батальону. Тридцать человек, включая взводного, прислали во вторую роту. Лейтенант Могилевский, застенчивый, но исполнительный и немногословный, вначале понравился ему. Но потом Солодовников заметил, что бойцы совсем не слушаются лейтенанта, похлопывают его по плечу. Порядок держали сержанты. Однажды он оставил взводного в землянке, чайку попить. Как бы между прочим посоветовал, чтобы прекратил панибратские отношения с солдатами. «Слушаться они тебя лучше не будут, а на шею быстро сядут. Это я тебе как бывший взводный говорю». Да где там! Вскочил из-за стола, вспылил: «Вы мне не тыкайте! Я — офицер!» Офицер…

— Троицкий! Что вы здесь делаете! Где ваше отделение? Где ваша позиция? — Старший лейтенант Солодовников с налету наскочил на сержанта, сидевшего в отводной ячейке.

Сержант повернул бледное с потеками пота лицо, посмотрел на ротного отсутствующим взглядом и отвернулся.