Но вот, буквально накануне, неожиданно, к Густаву подошел один упитанный русский мужик из режиссерской группы и сообщил, что: «ребята из его смены хотят пообщаться со своим эстонским коллегой. Узнать больше о стране, и вообще, почему Таллинн пишется с двумя «н».В итоге, русский предложил со своей стороны – пиво, а со стороны Сирманна – копченую салаку, которой так славятся здешние места.

Поэтому, прибыв на рабочее место, Густав выложил пакет с салакой на стол перед мониторами и стал ждать. Спустя полчаса в фургон в его фургон ввалились четверо – мужик из режиссерской группы, смурной рыжий техник и два здоровенных охранника, которые должны были сегодня заступать на остров, охранять сундук. Как не пытался Густав в течение следующего часа «сдружиться с ребятами», рассказывая им смешные эстонские анекдоты, они лишь непонимающе переглядывались и, молча налегали на салаку. Было даже как то неловко. Как будто «ребята» накануне визита внимательно изучили басню Крылова, все детали поведения ее героя. Короче, эстонец распинался, а Васька слушал, да жрал себе за обе щеки!

Все это было как то нехорошо, думал Густав, сложившись вдвое от очередной собственной шутки, – и предчувствие не обмануло эстонца. Время шло, салака была съедена, пиво выпито. И в этот момент, как по команде, и охранники, и техник, и, главное, мужик из режиссерской группы изобразили на лицах «приближение поезда», и, картинно заламывая руки, отправились в лазарет с подозрением на пищевое отравление. К вечеру все они валялись на кушетках, держась за животы и отпуская в адрес суверенной Эстонии ноты протеста.

Вот так наживать себе друзей среди русских! Удивительно, что сам Сирманн остался цел и невредим – салака показалась ему превосходной, не в пример русскому пиву … В итоге – казалось бы, дикость! – сундук на острове остался без охраны.

Словом, не считая неприятности с «друзьями», в этот вечер не произошло ничего не обычного. Спокойствие вернулось. Его ждала такая же работа, как и всегда. Ровно мерцают мониторы. Прямой эфир. Сундук на месте. Задача – только наблюдать, чтобы все камеры работали…

Неожиданно Сирманн вздрогнул. Похоже, он слегка задремал и его разбудил щелчок рации. В динамике зашипело, и механический голос произнес:

– На эфире?!

– Да, – ответил Сирманн, наклонившись к микрофону.

– У нас тут проблема с четвертой камерой, пока устранят, дай ночную запись.

– Понял.

В принципе, в этом тоже не было ничего необычного. В последнее время четвертая барахлила уже несколько раз, в ней что то подкручивали, но все не могли заменить. Это было типичное русское разгильдяйство – камера снимает миллион евро, а на ее ремонт не могут найти пару тысяч! Поэтому, когда режиссер попросил включить эфир, Густав выполнил простую формальность, предусмотренную инструкцией: вставил кассету и вывел запись на эфирный монитор. Это днем можно было заметить скачок в освещении, а ночью – все одинаково. Запись ничем не отличалась от эфира – тот же сундук, те же деньги.

– Готово, – сообщил Сирманн.

– Двадцать минут, камеру отключаю, – ответили ему из режиссерской.

Двадцать минут это было больше, чем обычно, но Сирманн не придал этому значения. Пусть сами разбираются. Похоже, он опять задремал, потому что ответил нее сразу.

– Эй, рыбный поставщик, ты на месте? – издевалась рация.

– Да, да! Включать?

– Включай, – после некоторой заминки ответил собеседник.

Густав поменял план, вернув прямой эфир – все было по прежнему. Сундук на месте.

Прошло еще минут десять, после чего Густав не выдержал. Почему они не предусмотрели самое необходимое?! В фургоне нет обыкновенных удобств! Теперь придется тащиться через весь лагерь в биотуалет – он же не мог позволить себе делать это прямо с крыльца на улицу, как эти варвары! И как назло, зонтик куда то утащил русский сменщик.