На его глазах ушел в шахту перископ — Володя успел ударить по нему кулаком.

Вода уже дошла до пояса, обжигая холодом ноги.

Страх и ужас происходящего едва не парализовали волю Володи, но мозг отдавал трезвые команды. Надо было покидать рубку и отплывать подальше от лодки — погружаясь, она может утянуть его за собой в водоворот. Мелькнула предательская мыслишка: «А может, остаться в рубке? Все равно в море не выжить, только мучиться буду дольше?»

Но жажда жизни взяла свое. Он бросился с уходящей из-под ног палубы в волны. Холод сразу сковал грудь и ноги. Володя заработал руками, отплывая от лодки.

На месте погружения несколько секунд еще виднелся верх рубки, но потом и он исчез. Еще мгновение бурлила вода, потом волны захлестнули место, где только что была лодка.

От отчаяния и обжигающего холода Володя закричал, срывая голос, повертел головой из стороны в сторону. Ни кораблей, которые заметил Саша, ни лодки — никого вокруг! Он один в холодных водах. Страх сжал сердце ледяной рукой.

Стараясь удержаться на поверхности, Владимир изо всех сил молотил по воде руками и ногами, но намокшая одежда и разбухшая от воды обувь тянули его вниз. Он с тоской посмотрел в низкое небо. Как жалко и нелепо умирать в таком возрасте! И ладно бы от пули, от осколка в бою — как солдат. Но утонуть в море из-за нелепой случайности — что может быть мучительнее и страшнее?

В полукабельтове от него вспучился воздушный пузырь, потом показалась рубка, затем — корпус лодки, его лодки! Володя закричал.

На рубке показались люди. Вода заливала лицо Владимиру, и он лишь смутно видел их фигуры.

Лодка дала задний ход и медленно подошла к нему.

Из рубки по скользкой палубе к корме бежали подводники. Боцман в легком бушлате, уже промокшем от брызг, бросил ему конец:

— Держись!

Но озябшие руки не слушались, веревка вырывалась из рук. Ну нет, когда спасение уже рядом, он не сдастся! Но на лодку без помощи ему не взобраться — покатые бока корпуса ее мокрые и скользкие.

Боцман бросил конец еще раз.

Володя поймал его, намотал на запястье и, поскольку пальцы уже не слушались, вцепился в веревку зубами. Двое подводников потащили его к такой близкой и такой недоступной пока еще лодке.

Владимира втащили на легкий корпус, кто-то ухватился за робу, помог подняться на палубу. Однако ноги уже не слушались, он не мог встать. Тогда его подхватили под руки и потащили к рубке. Там обвязали мокрой веревкой вокруг груди и спустили в шахту рубки, а оттуда — в центральный пост. Здесь его приняли на руки подводники и понесли в камбуз. Сняв с него мокрую одежду, уложили на единственный обеденный стол и стали растирать техническим спиртом.

— Дайте ему спирта внутрь, для сугреву! — распорядился боцман.

Рядом с виноватым видом суетился Саша.

Володе поднесли кружку со спиртом. Он сделал пару глотков и закашлялся.

— Вот привыкли «шилом» все болезни лечить. Чаю ему нужно горячего! Боцман, организуй сухую одежду, что он нагишом на холодном столе лежит! — распорядился подошедший командир.

Володе дали горячего сладкого чаю, натянули сухое белье. Он еще помнил, как его донесли до отсека и уложили в гамак, но дальше — отрубился…

Очнулся, когда торпедист Сашка, подняв ему голову, поднес ко рту кружку с горячим чаем.

— Пей, тебе согреться надо!

Володя выпил всю кружку и откинулся на подушку. Руки — особенно пальцы — уже отошли, но ныли нещадно, как будто их грыз неведомый и невидимый зверек, а ног он не чувствовал.

— Саш, ноги мне разотри.

— Боюсь. Кожа на них красная, вздулась. Потерпи, скоро в базу придем.

Володя уснул, но вскоре проснулся оттого, что его стал бить кашель — сухой, раздирающий грудь, не дающий уснуть.