Пансимо бойко перечислял фамилии и адреса, уже значившиеся в деле, добавляя новые детали.

— Это моя обязанность перед рейхом, герр следователь. Я надеюсь, человек, передавший мне чертежи, не выйдет отсюда?

Тихие, гладенькие фразы Пансимо сыпались, как блестящие шарики. А я думал о том, что послезавтра воскресенье. Бауэр должен привести своих детишек глядеться в кривые зеркала...

Пансимо сообщил, что оптики «Пентакона» связаны с рабочими завода пишущих машин «Эрика» и завода «Заксенверк». Солдат‑стенограф записывал каждое слово провокатора. Но я и без стенограммы запомнил все, даже застенчивую улыбочку и скользящий взгляд этого тихого доносчика.

Вернулся я домой под утро, но Готфрида еще не было. Неужели уехал? А может быть, где‑нибудь заночевал по пьянке?

В спальне я обнаружил новый белый костюм и панаму. Такие вещи не нужны в Германии в начале ноября. Осмотреть ящики и шкафы я не рискнул, тем более что такой опытный разведчик, как Динглингер, не стал бы хранить дома секретные документы. На столике у кровати лежала английская книжечка — вовсе не секретная — «Путеводитель по Тегерану с указанием достопримечательностей». Теперь не оставалось сомнений. Как же узнать, зачем он едет туда? Да еще в обществе Скорцени — этого знаменитого мастера убийств и диверсий? Не за коврами же, в самом деле! Передо мной открывается важнейший источник информации. Моя ли это заслуга? Отчасти. Удачное стечение обстоятельств и результат труда тех, кто готовил и направил меня. Но связи нет. Самое ужасное для разведчика — потерять связь. И все‑таки я должен выжать из этой ситуации все, что возможно, даже если нет надежды на связь. Впрочем, есть единственная ниточка — Эрих. Придет ли он?

5

В воскресенье я не пошел смотреться в зеркала смеха. В этот день я был далеко от дрезденского парка Гроссер гартен. Накануне меня вызвал фон Ригер. Задание оказалось настолько срочным, что ни мне, ни косому Францу не удалось даже заехать домой. Прямо от шефа мы отправились на вокзал.

Курьерский поезд пересек всю Германию с востока на северо‑запад: Лейпциг... Ганновер... Бремен... Ольденбург... В Вильгельмсхафене — с перрона — в машину. Косой пил в поезде коньяк. Теперь он приставал ко мне в пьяном раже:

— Это же твой родной город! Есть же тут веселые места?!

— Франц, ты сошел с ума! Девочки будут в Дрездене.

Пока машина мчалась по темному городу, я думал о коммерсанте по имени Хедвиг Ангстрем, который сейчас находится на борту шведского теплохода «Густав I», идущего из Канады рейсом Галифакс — Гётеборг. Там, в Гётеборге, мы должны встретить этого коммерсанта, доставить его через пролив Каттегат в Данию, а оттуда — на специальном самолете — в Берлин, прямехонько на Принц Альбрехтштрассе, в имперское управление безопасности. Только особо важные причины могли заставить Ангстрема предпринять опаснейшее путешествие через Атлантику, хотя бы и под флагом нейтральной страны. Я знал, что на «Густаве I» почти нет пассажиров. Рейс явно убыточный.

Проскочив под мостом, машина остановилась прямо на пирсе, у трапа эсминца. Матросы помогли Косому подняться на ют. Рыжебородый командир корабля встретил нас с иронической любезностью. Меня он явно принимал за переодетого эсэсовца.

— Не зацепитесь за трос, герр штурмфюрер! — Он вздернул свою бородку. — Мат! Проводите наших гостей в каюту.

— С вашего разрешения, у меня такое же звание, как у вас, герр корветен‑капитан.

Не ожидая приглашения, я прошел по шкафуту, поднялся на ходовой мостик. Туман с дождем закрывал рейд, но я различил силуэты нескольких подводных лодок, отходивших от соседнего пирса. Через полчаса снялся со швартовых и наш эсминец.