|
Те продолжали насмехаться, но он молчал. Опершись о перила, смотрел вниз на рыбину, которую уже пустил в оборот мысленно, – и вдруг весь задор, вся едкость ушли из голосов тех двоих, как будто и они уверились, что форель поймана и лошадь с фургоном куплены: подействовало горделивое молчание, не только взрослых, но и мальчишек способное убедить в чем угодно. По‑моему, это логично, что люди, столько водя себя и других за нос при помощи слов, наделяют молчание мудростью, и в наступившей паузе почувствовалось, как те двое спешно ищут возражение, средство какое‑то отнять фургон и лошадь.
– Никто тебе не даст двадцать пять долларов за спиннинг, – сказал первый. – Спорю на что хочешь, не дадут. – Да он и не поймал еще форелину, – вспомнил третий, и оба закричали: Ага, а я что говорю! Ну‑ка, как того человека зовут? Слабо сказать. Его и нет на свете. – Да заткнитесь вы, – сказал второй. – Смотрите, опять выплывает. – Они нагнулись и застыли одинаково, и одинаковые удочки тонко и косо блестят на солнце. Форель не спеша всплыла зыбко растущей тенью; опять воронка ушла по течению, медленно разглаживаясь. – Ух ты, – пробормотал первый. – Мы и не пробуем уже ее ловить, – сказал он. – Только смотрим, как приезжие бостонцы пробуют. – А другой, кроме нее, тут рыбы нет? – Нету. Из этого омута она других всех повыгоняла уженья самое лучшее место ниже, у водоворота. – А вот и нет, – сказал второй. – У мельницы Бигев два раза больше словишь. – Они поспорили немного – где клев лучше, затем внезапно замолчали и стали глядеть, как форель опять всплывает и как воронка всасывает клочок неба. Я спросил, далеко ли отсюда до ближайшего городка. Они сказали. – Но к трамвайной линии ближе всего вон туда, – доказал второй в сторону, откуда я пришел. – Вам куда? – Никуда. Гуляю просто. – Вы из университета студент? – Да. А фабрика в том городке есть? – Фабрика? – Смотрят на меня. – Нет, – сказал второй, – Там фабрик нету. – Смотрит на мой костюм – Вы что, работу ищете? – А про мельницу Бигелоу ты забыл? – сказал третий. – Тоже фабрику нашел. Он про настоящую фабрику спрашивает. – Чтобы с фабричным гудком, – сказал я. – Тут часового гудка ниоткуда что‑то не слыхать. – А‑а, – сказал второй. – Ну, там на унитарианской церкви33 есть часы. Узнать время можно по ним. А на цепке у вас не часы разве? – Я их утром разбил. Показал им часы Осмотрели, посерьезнев. – А идут все‑таки, – сказал второй – Сколько такие часы стоят? – Они дареные, – сказал я – Отец мне дал их, когда я кончил школу. – Вы не из Канады? – спросил третий. Рыжеволосый. – Из Канады? – Нет, у канадцев выговор не такой, – сказал второй. – Я слышал, как говорят канадцы. А у него – как у артистов, которые неграми переряжаются.34 – А ты не боишься, – спросил третий, – что он тебя двинет за это? – За что? – Ты сказал, что он как негры говорит. – Да ну тебя, – сказал второй. – Вон за тем холмом вам станет видно колокольню. Я поблагодарил их. – Желаю вам наловить много рыбы. Только эту старую форелину не троньте. Она заслужила, чтобы ее оставили в покое. – Да ее все равно не поймаешь, – сказал первый. |
