— Снова в Изола? — спросил я.

— А почему бы и нет? Конечно, более убедительно подождать и провести показ на крупных соревнованиях, в Шамони, Санкт-Морице, а еще лучше в Кандахаре.

— Нет, — отрезала Берта, — этого пришлось бы слишком долго ждать. Я согласна с вами, мы должны действовать быстро. Жорж?

— Согласен.

Вот так было решено провести «операцию Изола», как я ее назвал. Приготовления заняли десяток дней. Лангонь, когда его ввели в курс дела, горячо согласился. Берта работала рука об руку с Деррьеном, показавшим себя прекрасным инициативным организатором.

Не знаю, как он все устроил с тренером и товарищами по команде, но одно я знаю точно: Альбер почти каждый день встречался с Бертой, обычно на фабрике, когда рабочие уже уходили. Лангонь изготовил ему пару лыж «велос» в соответствии с его ростом и весом. Деррьену они показались великолепными. Я, со своей стороны, снял номера в Изола для Деррьена, Лангоня, Берты, для себя и для Дебеля, который захотел обязательно к нам присоединиться.

На этот раз мы решили затратить столько времени, сколько будет необходимо, если надо, целую неделю, Деррьен хотел испытать лыжи очень тщательно. Он весь дышал удивлявшей меня уверенностью, отметал возникающие сложности, решал, при случае критиковал, и Берта послушно с ним соглашалась. Даже Лангонь соглашался с ним и часто говорил: «Альбер — он понимает, пусть делает, что считает нужным». Мы все стали звать его Альбер, и я первый, хотя ненавижу фамильярность. Одна Эвелина относилась к нему настороженно. В эти дни мы с ней виделись редко. Например, чтобы предупредить ее о полной секретности. Между нами был какой-то холодок, и я не осмеливался ее спросить почему. Она, конечно, чувствовала, что я избегаю говорить с ней об отце, но понимала, что, когда прошу не распространяться о «проекте Изола», это на самом деле означает: «Твой отец не должен быть в курсе, иначе он начнет трепаться направо и налево».

— Ты знаешь, чем это кончится, — однажды сказала мне Эвелина. — Моя мать разорится. Она не отдает себе отчета, но ее предприятие не имеет достаточного финансового обеспечения, чтобы выдержать необходимые затраты.

Весьма удивленный, я не мог удержаться от замечания:

— Черт подери, какой язык. Где ты этого нахваталась?

— Ты тоже принимаешь меня за идиотку, Жорж, — строго ответила она. — Ты забываешь, что я росла среди счетов и балансов. Моя мать вскормила меня не молоком, а цифрами. Понемногу у меня открывались глаза, и я стала размышлять.

На этом разговор закончился. На некоторые вопросы, которые мне хотелось ей задать, когда у нее бывал такой же беспомощный вид, как в Пор-Гримо, лучше бы ответил Массомбр. У этого дьявола в человеческом облике точно были повсюду уши. Он мне сообщил, что Марез больше почти не продает своих картин. Его образ жизни, ранее принимаемый многими весьма благожелательно, начал утомлять. Тем не менее деньги у него не переводились. Время от времени он помещал в «Сосьете женераль» суммы, которые позволяли ему безбедно жить. Иногда десять тысяч, иногда немного меньше. Происхождение их было покрыто тайной, потому что он вкладывал всегда наличные, как будто ему давали их из рук в руки. Кто? Поди узнай! Конечно, кто-то, кому он оказывал услуги. Но какие именно услуги мог он оказывать?

— Мне кажется, — говорил Массомбр, — он добывает сведения. У него на фабрике друзья. Его дочь тоже может кое-что знать о том, что происходит у мадам Комбаз. Представьте, что существует заговор, я не знаю чей, и под Комбаз подкапываются.

Я вспомнил слова Эвелины: «Ее предприятие недостаточно мощно, чтобы выдержать эту нагрузку» или что-то в этом роде.