– Но мог ли я знать, что это вы, господин Эйхлер? Отчего вы следили за моим домом?

– Совсем не для того чтобы любовью заниматься с певицей Дорио, – соврал Эйхлер. Ведь пришел он именно для этого. – Меня мог послать мой начальник барон Остерман. А ему могла велеть это сделать сама государыня.

Спина у Арайя покрылась холодным потом. Предсказать реакцию вице-канцлера на его поступок было трудно. А еще труднее было теперь предсказать, что сделает императрица Анна – прогневается или засмеется. Эйхлер был не шутом, но государственным чиновником империи российской – секретарем кабинета министров императрицы.

– О, простите меня, господин Эйхлер. Могу ли я предложить вам войти в мой дом, сударь? Там вам окажут помощь…

***

Пьетро Мира тем временем занимался любовью вместе с певицей Дорио и на шум во дворе дома внимания не обращал….

***

А из окон дома соседнего за всем этим наблюдали глаза лейб-сригуньи Юшковой. Она первая расскажет про этот случай императрице. Ни с кем делиться новостями не станет.

«А то все куколка да куколка, – думала Юшкова. – И все подарки куколке, и при царице она первая и говорить может все что хочет. А вот я матушку теперь сама распотешу! Только бы самой не сболтнуть при шутихах ничего. И отчего я не могу язык за зубами держать? Эх! Грехи наши тяжкие!»

Так при дворе родился новый анекдот….

Глава 4

Демидовское серебро.

Год 1735, октябрь, 5-го дня, Невьянск.

Завод Демидовых.

Акинфий Никитич Демидов был напуган письмом из Петербурга. Его вызывали в столицу, и тон вызова был чрезвычайно резок. Акинфий срочно призвал в Невьянск своего младшего брата Никиту Никитича. Тот прибыл, и они обговорили положение.

– Думаешь там прознали что-нибудь? – спросил Никита Никитич.

– Мы цесаревне Елизавете крупные суммы пожертвовали. А понравиться ли то императрице?

– Она просила, а ты дал, братец Акинфий. И что с того? Главное чтобы наши рублики не выплыли. Пусть и далее все думают, думают, что они императорские.

– Теперь берг-конторой руководит немец умный фон Штемберг. Его на мякине не проведешь.

– Но подкупить немца сего можно? Все они на золото падки. Не поверю, чтобы нельзя было купить немца.

– Вот с этим и разберусь я в Петербурге. А ты, братец Никита, здесь останешься. Только на тебя полагаюсь. Следи, чтобы приказчики воровали поменее. И особливо наш старший приказчик меня волнует. Сволочь известная.

– Шаров? Ты не говори так про него, Акинфий. Он вор и кат известный. Это так, и про то всем ведомо. Но пользы от него еще много поиметь сможем. Он хоть и ворует, но людишек в покорности держит. А они токмо язык кнута и силы разумеют.

–А слыхал, что наш Шаров недавно сделал, братец?

–Беглых на заимке имал? И правильно делал. А то развелось сволочи всякой. Он их всех в шахты спустил и там их к тачками чепями приковали. Пусть трудятся нам на славу и прибыток.

–Да не про беглых я, братец. Не про беглых. Он девку Настасью, что с городке нашем проживает, дочку мастера Леонида, из дома похитил. И к сожительству с собой принудить захотел. Но девка не давалась ему. Говорила, что без венца не ляжет в постель.

–Ну и дура, – проговорил Никита Никитич. – Убыло бы от девки что ли? А Шаров-то что?

–Он приказал попа нашего доставить и мертвое тело заваленного в шахте горщика Семена. Так повенчали девку с умершим. А Шаров сказал, что молодой жених от счастья помер.

Никита Никитич засмеялся:

–Вот молодец! Хват у тебя, Акинфий, приказчик.