– Что? – вскричал Волынский. – Что сие значит, герцог? Вы меня в чем-то обвиняете?

– Да! – громко бросил врагу Бирон. – Вы имели столкновение с ним в моей приемной, где позволили себе неслыханную дерзость под гербом моим моего человека побить! И сейчас изволите сего шута перед государыней чернить!

– Герцог! Вы оскорбляете меня перед государыней! Не пристало нам сориться в день праздника её величества!

– Эрнест! Прекрати! И ты, Петрович не кипятись! – вмешалась императрица в ссору. – Чай сегодня праздник мой и всем веселиться надобно. Бог с ним с шутом. Потом разберемся, где он был. А сейчас никаких скандалов!

Бирон смерил Волынского ненавидящим взглядом, поклонился Анне Иванове, и отошел от трона.

***

Буженинова между тем подкралась к архитектору Еропкину и за портьерой спряталась. Там архитектор имел разговор с некой персоной. И в персоне сей узнала шутиха самого маркиза де ла Шетарди, полномочного посла Франции в России.

Говорили она по-французски, и шутиха того языка не знала, но имя «Бирон» неоднократно слышала и поняла, что готовится что-то против герцога…

***

Обер-гофкомиссар ея императорского величества Лейба Либман был на празднике во дворце. Но его волновало одно – где шут Пьетро Мира. Сам он сбежать не мог, а значит, его кто-то похитил. Именно похитил, ибо тело шута найдено не было.

Либман осмотрелся и подумал, кто из шутов может знать о судьбе Адамки. Может Лакоста? Нет. Либман сразу отмел это предположение. Лакоста не тот человек, который может сие знать.

Волконский и Квасник вообще не фигуры в кувыр-коллегии.

Кульковский? Этот может знать! Верткий и пронырливый человек. Все подмечает. И до денег жаден. Такого можно купить.

Либман почувствовал, как его кто-то дернул за рукав. Он обернулся и увидел рядом камчадалку Буженинову, любимую шутиху государыни.

–Пока нас никто не видит, хочу говорить с тобой, – важно заявила шутиха.

Лиман кивнул в знак согласия и сказал, чтобы Буженинова шла к покоям герцога Бирона….

***

Год 1740, январь, 28-го дня. Санкт-Петербург.

Во дворце. Либман и Буженинова.

Авдотья Ивановна уселась в кресло и её маленькие и короткие ножки смешно по-детски свесились вниз. Либман сел рядом на стул и приготовился слушать шутиху. Банкир хорошо понимал, какую силу имеет при дворе эта женщина.

– Ты человек Бирона, жид. Я про то знаю, – начала Буженинова. – Никогда бы к тебе не пошла, да нужда заставила.

– Нужда? – усмехнулся Либман. – Да вас так любит царица, что разе могут быть у вас нужды?

– И что с того? Жалует царь, да не жалует псарь. Слыхал, как у нас говорят? Так вот, я помогу тебе, а ты поможешь мне.

– Готов на то, сударыня. Но чем могу я вам помочь?

Буженинова рассказала о затее Волынского, оставить их в Ледяном доме на ночь.

– Меня сие не устраивает. Я помирать не собираюсь. Я собираюсь стать княгиней Голицыной и не на едину ночь, а на годы. Но морозы стоят лютые и ту ночь нам не пережить. Помоги мне. А я за то помогу тебе и твоему герцогу свалить Волынского. Тем более, что отныне он враг мне по гроб мой!

– Вас оставят в Ледяном доме? Императрица пойдет на сие? – удивился Либман.

– Пойдет. Слишком матушка-государыня благоволит к Волынскому. И пойдет на то. Волынский постарается нас до смерти уморить в том доме.

– Я помогу вам выжить. То для меня не трудно, госпожа Буженинова. И я сделаю, так что ночь в ледяном доме вы переживете, и ничего с вами не станется. Но затем мы с вами возьмемся за Волынского.

– В том клянусь тебе, жид! Я помогу тебе довести кабинетного министра до плахи, где ему самое место.