— Не смогу, — признался я.

— Тогда, может быть… — Он подмигнул большим, навыкате глазом. — Госпожа сказала, что ты прыгучий.

И этот неуклюжий на вид, неловкий человечек подпрыгнул и сделал полный кувырок через голову, потом повторил прием уже спиной вперед, причем приземлился на том же самом месте и даже не пошатнулся.

— Нет?

Я покачал головой.

— Как насчет повеселить? Госпожа утверждает, что ты умеешь рассказывать всякие забавные истории. Должно быть, знаешь что-то такое, чего не знаю я.

— Кое-что знаю.

Норберт сложил руки на груди.

— Валяй, парень. Позабавь старика. Насмеши меня. Сделай так, чтоб я уписался со смеху.

Теперь я готов был рискнуть. Уж в чем в чем, а в этом мне не было равных. Надо только вспомнить что-нибудь повеселее.

— Слушай. Жил-был один ленивый крестьянин. Лежит он как-то на поле и видит, как из денежной сумки проезжающего по дороге рыцаря падает в пыль золотая монета. Он…

— Знаю, — перебил меня Норберт. — Он говорит приятелю: «Повезет же нам, если он будет возвращаться этой самой дорогой».

— Ладно, тогда о путнике и борделе. Идет путник по дороге и видит дорожный знак…

— Знаю, — снова перебил меня шут. — Считай, что тебя отымели…

Я попробовал еще две истории, неизменно пользовавшиеся успехом у слушателей, но Норберт оба раза перебивал меня. Похоже, он знал их все. Эмили едва сдерживала смех, наблюдая за нами.

— И что, уже все? Это весь твой репертуар? — Горбун покачал головой. — Может, ты хоть стишки сочинять можешь?

Я промолчал.

— Ну так что, легко, а? Сделай горб на спине, попрыгай, как обезьянка, и все лопнут со смеху, да? Перестань, Рыжик, тебе нужно что-то приличное. Ты хочешь заиметь какой-то предлог? А я хочу быть твоим наставником. Хочу, хочу… — Он запрыгал, хныча, как избалованный ребенок. — Знаешь, я подумал… Может, тебе и впрямь лучше попытаться взять замок Болдуина штурмом, чем изображать из себя шута.

Я огляделся. Мне было не до шуток. Речь шла не о забавах — на кону стояла судьба моей жены. На глаза попалось ядро с прикованной к нему цепью.

— Вот.

— Что? Хочешь поиграть в мяч? — насмешливо осведомился Норберт.

— Нет, шут. Принеси цепь.

Я вспомнил кое-что из виденного в походе. Один захваченный в плен сарацин проделывал этот трюк так ловко, что его в конце концов оставили в живых.

— Обмотай меня ею. Покрепче. А я выпутаюсь.

На лице Эмили появилось озабоченное выражение. Цепь была тяжелая. Если связать человека покрепче, он может запросто задохнуться.

— Смотри, сам выбрал.

Горбун пожал плечами и пошел за цепью.

Я сделал несколько глубоких вдохов, подражая пленному сарацину, и шут начал обматывать меня цепью. Тяжелые металлические звенья стиснули меня, как кольца змеи. Я поднял руки, и Норберт обмотал цепью плечи. Потом, для верности, пропустил ее между ног.

— У твоего дружка и впрямь есть дар, — усмехнулся шут. — Надо же додуматься так с собой покончить.

— Пожалуйста, осторожнее, — предупредила Эмили.

Я выпятил грудь. Раздулся. Задержал дыхание. Я видел, как это делается, и даже сам расспрашивал турка. Оставалось надеяться, что трюк удастся повторить.

— Только время зря тратим, — проворчал, отступая, Норберт.

Цепь давила на плечи, пригибая к полу. Медленно я выпустил, выдавил из себя воздух. Стало чуть посвободнее. Цепь немного ослабла.

Теперь я мог шевелить плечами. Потом руками.