— Он расстроится… из-за постоялого двора, — продолжала бормотать она. — Но все равно простит меня, вот увидите. Простит… мой Хью.

— Я вытащу тебя отсюда. И я знаю… знаю обо всем, что случилось. С тобой… с Филиппом. — Сердце мое разрывалось от боли. — Пожалуйста, подойди ближе. Позволь мне обнять тебя.

И она услышала! Она потянулась на голос. Ее щеки горели, глаза слезились. Болезнь отбирала ее у меня. Я хотел обнять ее, прижать к себе. Боже, как же я хотел этого!

Софи вздрогнула, как испуганная лань, и прижалась к стене.

— Хью? — неуверенно прошептала она.

— Софи, это я. Это я, дорогая.

— Ты должен отдать им все, — повторила моя жена. — Они так сказали. Они сказали, что это принадлежит им. Я пыталась объяснить, пыталась сказать, что ты вернешься… найдешь меня. Они обещали отдать нам сына… Филиппа. Надо только вернуть то, что принадлежит им.

Я опустился на колени. Обнял ее, мою милую Софи, мою дорогую супругу. Я гладил ее лицо, вытирал пот с ее лба и впалых щек. В этот час, час беды, она стала еще ближе, еще дороже.

— Им нужно то, что принадлежит Господу. — Она закашлялась. — Пожалуйста, верни им…

— Что я должен вернуть?

Боже, я едва не плакал от отчаяния. О чем она говорит? Что имеет в виду? Или это только бред?

Внезапно Софи вырвала руку и отпрянула в тень. Глаза ее, словно налитые ужасом, смотрели куда-то… мимо меня.

Все, что я любил, все, что ценил превыше всего на свете, снова уходило от меня, как песок между пальцами.

И тут я увидел, что так напугало бедняжку. Сердце дернулось и остановилось.

Надо мной стоял один из рыцарей герцога.

Глава 72

Я сразу же узнал в нем одного из тех двоих, что прошлой ночью тащили в башню мэра Сен-Сесили.

Лицо рыцаря скрывал темный капюшон, и, может быть, поэтому глаза как будто смотрели из пещер. С повязанного поверх истрепанной рясы пояса свисал меч. Рыцарь стоял подбоченясь и с ухмылкой смотрел на нас.

— Ну же, давай, вставь ей. — Он пожал плечами. — Не робей, шут, она возражать не будет. Все равно долго не протянет, через неделю сдохнет. Только смотри, не подцепи чуму.

Я смотрел на эту мерзкую, ухмыляющуюся рожу и чувствовал, как внутри разгорается неукротимый пожар гнева.

Рука сама потянулась за валяющейся на полу железной кочергой. Во всех бедах и страданиях, выпавших на долю моей жены и сына, во всех своих потерях и лишениях я винил сейчас его, этого самодовольного мерзавца. Это он и ему подобные опрокинули, перевернули и уничтожили мой мир.

Крик, напоминающий рев разъяренного зверя, вырвался из моей груди. Не успел он выхватить меч, как кочерга обрушилась на его голову. Обескураженный внезапным нападением, рыцарь отшатнулся и вскинул руку, защищаясь от второго удара. Хрустнула кость.

Он завопил от боли и подался назад, но я не останавливался. Я бил его снова и снова, обезумев от ненависти, вкладывая в удары все свои силы.

Я прижал его к решетке. Вогнал колено ему между ног. И почувствовал, как он съежился от боли. Я воткнул кочергу ему в горло.

— Почему? — рявкнул я ему в лицо. Он захрипел; выпученные, налитые кровью глаза растерянно смотрели на меня. — Почему она здесь?

Он снова захрипел, наверное, силясь что-то сказать, но я, охваченный яростью, уже не ждал ответа. Кочерга еще сильнее вдавилась в горло. Поднявшуюся во мне силу было уже не остановить. Мною владело одно желание — убить его.

— Кто ты? — кричал я.