Кмитич строил укрепления и рыл шанцы на Могилевской южной дороге, идущей на Барань, чтобы преградить путь Хованскому. Неожиданно разведчики донесли: к Хованскому из-под Рославля идет подкрепление — около пяти тысяч казаков Черкасского и Прозаровского. Таким образом, силы Хованского увеличивались до десяти тысяч! Против чуть более трех тысяч Кмитича!

— Нужно не дать им сойтись! — заволновался Кмитич. — Мы первыми будем атаковать. Ничего иного не выходит.

— Не с руки нам атаковать пять тысяч Хованского. Мало нас для атаки, — говорили Кмитичу офицеры, но полковник настаивал:

— Мы придвинемся вплотную к Хованскому, а там, пусть он нас атакует. Мы лишь спровоцируем его действовать быстрее и заманим к шанцам, а оттуда в новую ловушку. В лесу сотню партизан оставим. К ним будем отступать, заманим. Не ждать же, когда к Хованскому придут эти чертовы казаки, будь они не ладны!

Пять сотен ратников, включая всех гусар, оставил Кмитич за уже почти построенными укреплениями на Могилевском тракте к югу от Барани. К юго-востоку под командованием Сичко в еловом лесу недалеко от вески Устье Кмитич оставил сотню партизан, куда намеревался отступлением заманить московитов. Остальные под литавры и флейты выдвинулись на морозном ветру вперед к селу Дятлово, прямо навстречу Хованскому.

Следующий день принес точно такую же промозглую осеннее-зимнюю погоду. Ветер также как и накануне гонял мелкие снежинки, все вновь кутались в тулупы и шубы.

Рать Кмитича и заметить не успела, как чуть было не уперлась в обоз Хованского. В армии московитов поднялся переполох. Все спешно готовились к бою. Московский князь явно не ожидал, что его кровный враг появится так быстро прямо под носом, словно из-под земли.

— Быстро! — орал на своих ратников Хованский, — строиться! Готовсь! Запалить фитили! Конница к бою!

Хрипло завыли рожки, трубя тревогу.

Кмитич, жмурясь от ветра, командовал, выстраивая пикинеров и жмайтских пехотинцев в три шеренги. Ветер трепал полотнища пацавской хоругви, гнул древки знамен.

— Стоять бодро! Не уступать врагу! Без приказа не стрелять! — скакал Кмитич перед строем пикинеров и мушкетер, размахивая саблей. Две пушки выкатили вперед, мушкеты были заряжены, фитили дымились. Было около полудня…

— Стрелять не прежде, чем с двадцати шагов от врага! — кричал своим желдакам Хованский, морщась от липких холодных снежинок. — Все знамена вынести вперед! Пушки! Открыть огонь!

Московские канониры запалили фитили пушек, дали залп. Несколько ядер врезались в сосновый полисад, наскоро построенный перед позицией пехоты Кмитича. Щепки полетели во все стороны. Кто-то упал, не то неудачно отскакивая, не то раненный осколками полисада. Все перекрестились. Над головой Кмитича прошипело ядро.

— Черт! — прокричал в воздух Кмитич. — И ветер прямо в лицо! Все против нас!

И словно возникнув из белой пелены холодного ветра, появились московитские пехотинцы. Из-за пушечного обстрела их явно проворонили буквально все. Первый ряд московских пехотинцев опустился на колено и грянул залп, тут же второй, тех, кто стоял за ними. Жмайты охали, падали, сгибались под пулями.

— Стоять! — кричал, надрываясь Кмитич. — Огня!

Жмайтская рота, не обращая внимание на падающих то здесь, то там своих солдат, также огрызнулась белым облаком порохового дыма.