— Отставить стрелять! — кричал Кмитич. — Берегите заряды на случай атаки!

— Не нравится! — радостно крикнул пехотный литвинский офицер, вдогонку оступившим ратникам Хованского, но тут же вновь зашипели над головами ядра. На этот раз стреляли разрывными и более точно. Рыжие вспышки, грохот взрывов… Белый густой дым заволок пехотный строй. Солдаты стали пятиться, пригибаясь от страшных гранат.

— Отходим! — скомандовал Кмитич, видя, что стоять на месте весьма губительно для пехоты и пикинеров. По его плану нужно было заманивать московитов к готовым шанцам, где ожидали атаки гусары со своими длинными пиками. Потом гусары должны были изобразить спешное бегство и «тащить» врага под пули партизан, прочь от Барани. Но стройный отход сорвала атака конницы Хованского. Два плотных залпа, но пушки Кмитича не остановили новгородский полк гусар, пусть и вышибли из седел изрядное их количество. Драгуны стали прикрывать отход, расстреливая из пистолетов всадников в белых кирасах. Те также выхватили седельные пистолеты. Захлопали частые выстрелы. У какого-то драгуна ветром сорвало шляпу, высоко подняв ее над толпой всадников… Московитов здесь было в два раза больше. Закипела кавалерийская рубка, зазвенела сталь сабель. Теснимые гусарами, драгуны отходили, чтобы не быть окруженными, отходила, отстреливаясь, и жмайтская рота. Московская пехота подключилась к общему натиску, атакуя фланги, обстреливая литвинскую рать из мушкетов… Отход литвин перешел в бегство. На плечах бегущих московиты ворвались на позиции шанцев. Гусары литвин, готовые идти на врага с дистанции, не смогли ничего сделать, сгрудились в бесполезной куче, махая карабелами, пытаясь остановить массу московитской конницы… Кмитич сорвал голос, бил кнутом коней, своего и чужих, хватал за поводья гусарских жеребцов, что-то приказывая. Ему в конце-концов удалось собрать сотню своих всадников в ребристых шлемах и блестящих кирасах, чтобы остеречь тыл и спасти часть обоза от московитов. Кмитич ужасно боялся, что в суете его ратники будут спасаться бегством в Барань, где Хованский все погромит и пожгет. Но оршанскому полковнику удалось увлечь преследование за собой на юго-восток, увести бой от Барани к поджидавшим в лесу партизанам Сичко. Увлекаясь преследованием одного лишь Кмитича, Хованский, конечно же, не пошел на Барань с его литейными и оружейными цехами.

Гусары уходили вскачь. Но московиты не преследовали больше и их. Хованский боялся засады, знал стреляный воробей, как умеют заманить в тиски ложным бегством литвины. Впрочем, отступление Кмитича выглядело натурально. И в самом деле, многие по-настоящему уносили ноги от преследователей. Впервые Кмитич по-настоящему бежал от Хованского, чтобы реально спасти свое войско от полного разгрома. Тем не менее бой вышел равным, без преимущества той либо иной стороны. Каждый отошел на свои позиции, каждый понес потери, причем Хованский почти вдвое большие, чем Кмитич. Но московский князь все равно ликовал.

— Началось! Понеслась! Держись, пан Кмитич! То ли еще будет! — кричал он в пустоту, потрясая саблей над головой в высокой меховой шапке.

Но его сын не был столь уж воодушевлен. Потери были более, чем приличные — около семисот человек убитыми да раненными. Почти вдвое больше, чем потери Кмитича.

Однако Иван Хованский был полностью доволен исходом боя. К его ногам бросили захваченное знамя пехотной роты Паца, ему привели пленных… Впервые после позорных разгромов и отступлений ему самому удалось обратить в бегство своего ненавистного врага.