Изменить размер шрифта - +

     Звук шагов и голоса приближались.
     — Сюда ложись. Закопать тя в конопле, не тормози, школьник!
     — Ты что, людей в этом ящике возишь? — удивился Тимур.
     — А где мне их, вместо плюшевого мишки под зеркалом вешать? Институтские машины не обыскивают. Ну, лезь!
     Голоса стали ещё громче, один из них показался Тимуру знакомым.
     — Чтоб вы сдохли, дурни! — услышал он и, похолодев, мимо присевшего на заднее сиденье Растафарыча сунулся к ящику. — Я там не задохнусь?
     — Дырки просверлены, даже наружу смотреть можно. На спину ложись, так…
     — Рюкзак мой спрятать не забудь.
     — Спрячу. Главное, молчи всю дорогу и особо не шевелись там. Чихнуть не вздумай. Ехать нам часа три, да полчаса на Периметре. На бок можешь

повернуться, но осторожно.
     Совсем рядом другой знакомый голос произнёс:
     — Да если хлопец прыткий очень, так что нам делать было?
     Когда Растафарыч нагнулся, чтобы захлопнуть крышку, улёгшийся на спину Тимур схватил его за шиворот, притянул поближе и прошептал:
     — Ты помни — у меня ствол. Если ты меня в дороге сдать решишь, я тебя пристрелить успею.
     — Не хипишуй, мэн, Растафарыч слово держит. Попробуй занайтовать там, только не храпи. — Водитель сбросил руку Тимура и захлопнул крышку. Глухо

стукнули запорные скобы.
     
* * *
     
     Младшего Шульгу они не нашли — то ли успел свалить из городка, то ли запрятался где-то в подвале или на огороде в бурьяне и носу не казал

наружу. Зато когда «патриот» в очередной раз миновал бульвар, где к тому времени собрались почти все тачки местной милиции, из-под сломанной

скамейки вынырнули Огонёк с Жердем, и Филин, сидящий на заднем сиденье рядом со Шрамом и Лысым, закричал водителю:
     — Тормози! Тормози, вон хлопцы мои бегут!
     Жердь уселся впереди, маленький лёгкий Огонёк кое-как втиснулся позади, и хотя «патриот» был широкий, там сразу стало очень тесно.
     — Где он? — спросил Филин у подчиненных. — Где Шульга?
     — Не знаем, — ответил Огонёк. — Второй раз упустили.
     Филин уважал поджигателя за то, что тот не ведал стыда и страха. То есть абсолютно. Вот сейчас, к примеру, — любой другой бандит, включая Жердя

и первого филинского помощника Боцмана, стал бы отводить глаза и оправдываться, а этот так прямо и рубит правду: упустили, причем дважды. За это

Филин не стал бить его, хотя, когда Жердь, обернувшийся с переднего сиденья, попытался что-то сказать, вмазал ему кулаком по ребрам, отчего Жердь

скривился и закатил глаза.
     — Чё стонешь? — брюзгливо спросил Филин. Жердь отвернулся, и Огонёк пояснил:
     — Шульга его ранил. Сначала ножом в плечо, потом из тэтэшника в бочину.
     — А, так ты у нас дважды раненый? — Филин жалости не ведал.
     — Между ребер пуля застряла, — голосом умирающего пояснил Жердь.
     — Так пей зелёнку, недоумок! И вообще, я вам в трубу сказал у машинного двора ждать.
Быстрый переход