Увидев на подоконнике початую бутылку Chivas regal, Немец немедленно оценил размер нанесенного содержимому ущерба.

— Ну что ж, сто пятьдесят грамм на ночь — это терпимо. Если, конечно, данная бутылка первая…

— Единственная, — успокоил его Ледников.

— Уходить в запой, как ты знаешь, не в моих правилах и пить «с горя» тоже.

— И правильно, — похвалил Немец, все так же пристально разглядывая Ледникова.

С Разумовской он был знаком, но вполне шапочно. Хотя, разумеется, прекрасно знал, кем она была для Ледникова. И лучше кого-либо понимал, в каком он теперь состоянии.

— Немец, ты же был в Марокко? Как ты здесь-то оказался?

— У тебя телефоны молчали, я позвонил твоему отцу, он сказал, что ты улетел в Берн. Я сел на самолет… Из аэропорта еще раз позвонил твоему отцу, он сказал, что ты остановился в «Bellevue». Ну да это все ерунда. Давай сразу перейдем к делам. Какие у нас планы?

— У нас?

— Слушай, ты думаешь, я прилетел, чтобы посмотреть на тебя? — с изумлением уставился на него Немец. — Именно у нас. Ну, я слушаю.

— Я хочу знать, что произошло на самом деле. Потому что в несчастный случай я не верю.

— А потом?

— Ты прямо как отец, — невольно усмехнулся Ледников. — Потом видно будет.

Немец посмотрел на него с подозрением.

— Да не смотри ты на меня так, никого я душить своими руками не собираюсь. Боюсь, что я слишком отравлен юридическими догматами, чтобы просто взять и отомстить, как это должен сделать нормальный мужик.

— Отомстить можно по-разному, — назидательно сказал Немец. — Не обязательно пачкать свои руки.

— Эх, ты, интриган чертов! Тебе бы все козни строить.

— Каждому свое, — не стал спорить Немец.

Но Ледников-то знал, что Немцу приходилось попадать в разные переделки, в том числе и те, где интриги и козни уже и не работали. И тогда Немец без всяких колебаний ума и угрызений совести брал в руки первую же подвернувшуюся дубину. Желательно, поувесистее.

— Ладно, пошли, позавтракаем, там и поговорим подробнее, — нетерпеливо заторопился Немец.

— Дай хоть умыться, — притормозил его Ледников.

Присутствие Немца, как всегда, действовало успокоительно. С этим не пропадешь.

Приняв сначала обжигающе горячий, а потом нестерпимо холодный душ, он растерся махровым полотенцем, причесался, внимательно посмотрел на себя в зеркало. Вид был удовлетворительный. Так что пора было заняться делом. Заниматься бессмысленным самокопанием и философическими раздумьями о том, что такое месть и не лучше ли от нее отказаться, потому что исправить уже ничего нельзя, он не намерен.

Конечно, простить врага своего проще всего. Проявить бездонное русское великодушие. Но если уж и прощать, то — кого-то конкретно, а не всех мерзавцев скопом. Установив сначала, что вот этот виноват и виноват в том-то. А потом уж думать, что дальше. Но если ты не докопался до правды, не установил виновного, значит, и прощать ты не имеешь права. Потому что тогда ты просто бесхребетная, равнодушная дрянь, о которую можно и нужно вытирать ноги. Ты сначала найди врага, установи его вину, а потом уж подумай, можно ли его прощать и зачем… Как это сделал бы, между прочим, тот же Немец, усмехнулся Ледников.

За бокалом свежевыжатого сока Ледников рассказал Немцу о том, зачем приезжала в Берн Разумовская, о своих встречах с Альмезовым.

— Думаешь, ему стоит доверять? — озадаченно спросил Немец.