А в вестибюле начинался запах… Особый аромат, который я просто не знаю, как описать. Запах, который я чувствовал только в старинных зданиях, предназначенных для занятия наукой и для хранения древностей. Такого запаха нет ни в здании МГУ, ни в институтах Академии наук в Новосибирске и в Красноярске… Но этот запах есть в лабораториях Института археологии, в музее Института геологии, в запасниках Эрмитажа, в рабочих помещениях Исторического музея. Надо, чтобы здание было старинное, чтобы с самого начала в нем только занимались наукой и хранили бы древности. Тот, кто побывал в том, старом краеведческом музее, очень хорошо знает, о каком запахе я говорю.

А еще в самом начале стоял скелет мамонта. Не самый большой из известных, не самый знаменитый — но самый настоящий, и в той же комнате — кости животных, современников мамонта. Запомнился почему-то бивень нарвала (как раз этот — в числе самых длинных в мире). И с этого места начинался удивительный мир Познания… И еще запомнился хряк. Почему он попал в музей, этот знаменитый хряк, — не ведаю. То ли он был самый племенной, то ли самый жирный, то ли самый розовый, то ли лучше всех исполнял указы партии и правительства… Но, во всяком случае, после кончины хряка из него сделали чучело и водрузили в одном из залов музея. У хряка были здоровенные клыки, и в свои 5 лет я всерьез боялся проходить перед его мордой и старался нырнуть с хвоста, между хряком и северным оленем.

Есть такая удивительная закономерность — всякое учреждение странным образом хранит традиции времени, в которые оно создавалось. Вот Красноярский пединститут существует с 1930-х. И эта недобрая эпоха удивительным образом проявляется в его внутренней жизни.

Красноярский университет возник в 1969 году, на пике «запойно-застойной» эпохи, — и тоже сказывается нечто… А вот Красноярский краеведческий музей основан в 1889 году, и нечто сохраняется в нем до сих пор… По крайней мере, сохранялось до 80-х годов нашего уже столетия. Как будто дух той эпохи поселился и продолжал жить в этих сводчатых комнатах с высокими потолками. Этот дух передать словами еще труднее, чем описать запах.

Дело в том, что тогда, в конце XIX века, мир не представлялся единым целым, отнюдь. Наука не говорила о целостности мироздания, о единстве материального мира. Природа казалась скорее набором, складом не связанных между собой объектов. Но зато — очень обширным, колоссальным по размерам складом! Мир представлялся необъятным, загадочным, невероятно интересным. Это была эпоха культа науки: публичных лекций и публичных опытов, научно-популярных книг и рождения научной фантастики. Мир не до конца был открыт — в год основания краеведческого музея человек еще не побывал на Южном и на Северном полюсах, на ледовом щите Гренландии и на высочайших вершинах Гималаев. Нога европейца не ступила в Центральную Африку, в центр Австралии, в Тибет. Даже английские разведчики, проникшие в Лхасу в начале XX века, были индусами, а агент секретной службы Российской империи Гомочжаб Цэбэкович Цибиков… Он, что поделать, был бурятом. В Сибири уже в 1926 году Обручев открыл целую горную систему и назвал ее хребтом Черского, а о существовании самой высокой вершины Памира стало известно в 1935 году.

Конец XIX — начало XX века — время написания «Затерянного мира», «Человека-невидимки» и «Острова доктора Моро», а школьники учили географию по картам, на которых были «белые пятна».