— Есть прямая сажень — это 152 сантиметра, — звучал красивый, зычный, прекрасно поставленный голос доцента, — но есть и сажень в 176 сантиметров. Но это — тоже прямая сажень, только другая. Такая сажень определяется как размах рук человека от кончиков одной руки до кончиков пальцев другой. Косая сажень будет больше — так вообще 216 сантиметров или 248 сантиметров. Потому что это сажень, которая измеряется от пальцев одной руки, скажем — левой, и до пальцев другой ноги, скажем — правой. На то и косая сажень…

Доцент красиво заводил глаза, играл зрачками, и его научные речи, в противовес внешности ходячие, приобретали некую двусмысленность, некий скабрезный оттенок; и этот похабный подтекст, это гаденькое второе дно его речей оказывалось очень четко адресовано Ревмире Владимировне, прямо на глазах живого мужа. Иной бы умилился непревзойденной ловкости доцента, но Владимир Павлович решительно не был в состоянии достичь таких высот самоотречения.

— Сажени разные бывают, очень разные, — продолжал вещать доцент, играя глазками. — Вот указом от 1835 года ввели сажень размером в 7 английский футов, или в 84 дюйма. Это будет, — веским баритоном добавил Хипоня, — 3 аршина или 48 вершков. А это, в метрических мерах длины, будет двести тринадцать и тридцать шесть сотых сантиметра.

— А кубическая сажень? Это что?

— А это смотря в каких местах Сибири, в какое время суток, смотря для чего… — и взор Хипони опять затуманивался, готовый снова нырнуть в бездны разнообразнейшей теории.

«Ну и жулик…», — подумал невольно бедный Владимир Павлович. «Необходимо взять его в компанию…», — подумала Ревмира Алексеевна, и перед ее внутренним взором явственно проплыли томящиеся под ярким солнцем сосны, сверкающий песок, как на балтийских пляжах, и невыразимо прекрасные глаза доцента Хипони, его чудная борода, развевающаяся в лучах закатного солнца. Ревмира Алексеевна решительно отогнала эти грешные, неприличные видения и быстренько уверила себя, что нужен же им на месте консультант по всем этим саженям, а то еще, бог его знает, что может произойти.

— А для чего может быть нужна кубическая сажень? — прокашлявшись, полюбопытствовал Стекляшкин.

— Ну к примеру, для поиска кладов. Эту меру почему-то очень жаловали разбойники… — замер на самой интимной ноте вибрирующий голос доцента.

— Алексей Никодимович, вы так здорово рассказываете про сажени! — воскликнула Ревмира, и Владимир Павлович даже заерзал от ревности — уже много лет не слышал он такого певучего, журчащего голоса супруги! — Алексей Никодимович, нам необходимо увидеться!

Алексей Никодимыч прикрыл на мгновение веки, и Владимир Павлович очень явственно увидел, какого рода согласие получает сейчас его вторая половина.

«Нет, ну какие скоты! Законного бы мужа постеснялись!» — воскликнул мысленно Владимир Павлович, ощущая словно бы некую сосущую пустоту внутри.

А революционная активность Ревмиры Алексеевны отнюдь не ограничилась Хипоней. Кладоискательское дело полно опасностей, проблем и самой жесточайшей конкуренции… Значит, нужен тот, кто сможет выступить как «крыша». О чем толковала Ревмира с бывшим соседом по даче, Евгением Сидоровым, навсегда осталось покрыто мраком. Господин Сидоров был богат и влиятелен и Ревмире ничем не обязан. Но в некие времена один из покровителей Миронова оказал нешуточную услугу покровителю Сидорова… Кажется, не расстрелял его вовремя, а там и пришли бумаги, согласно которым господин (то есть тогда гражданин) Перцовский оказался вовсе невиновным… Во всяком случае, услугу запомнили, тень оказавшего ее перешла на другое поколение, на родственников и друзей, и Ревмира добилась аудиенции.