…Разумеется, был страшный шум, было великое удивление — взорвался банк! Один из второстепенных, но все-таки тех самых… швейцарских… Ну, была бы это штаб-квартира террористической организации… Или, скажем, химическая лаборатория… Или будь это все дело в Израиле… Там на свободе бегает Ясир Арафат и вечно что-нибудь взрывается… Но есть страны, в которых не может быть взрывов!

Полиция терялась в догадках. Самое реальное предположение состояло в том, что банк затеял проводить какие-то эксперименты со взрывчатыми веществами и был так неосторожен, что экспериментировал тут же, над операционным залом.

Впрочем, по крайней мере одному человеку истина стала известна. Это был один пожилой шотландский инженер, обнаруживший свою жену мертвой. В ее посмертном письме было почти все то, что она рассказала сыну, и еще много ласковых слов. Впрочем, Хелен Брюс застрелилась только через год после смерти их общего сына. Когда старший в семье, уже почти старый Вильям Брюс отошел от потери и было очевидно — сможет как-никак, пусть скорее плохо, чем хорошо, но дожить остаток своих дней.

Хелен Брюс умела платить по счетам. А воли и ума у нее было куда побольше, чем у целой дюжины гэбульников.

ПОНИМАНИЕ

Похороны Александра Игнатьевича

Другое дело, что два дня в квартирке на Мориса Тореза не иссякал людской поток, поток идущих попрощаться… и по этому потоку Володя мог видеть, какие знакомства имел дед и каким влиянием обладал на людей.

Поток был хорош еще и тем, что в нем совершенно скрывался, не привлекал внимания Василий.

В крематорий мчались на автобусе, в общем потоке движения. Дед завещал не устраивать пышных поминок; но получилось, совсем не делать — не удастся. И только к десяти часам вечера, уже по темноте, братья остались одни. Одни в пустой квартире, заваленной грязной посудой, объедками, остатками продуктов и выпивки. В квартире, где еще утром стоял гроб. И самым сильным их воспоминанием об этом дне был момент, когда под торжественный марш поплыло, на руках людей покинуло квартиру, дошло до автобуса тело.

Дед как будто выходил из своего дома, и из всего мира живых. Из мира, где светит солнце, летят по камням горные реки, рождаются дети, поются песни.

С ним уходило из нашего мира и поколение тех, кто родился в конце прошлого столетия. Большая часть этого поколения ушла еще в 1970-е, и лишь немногие, очень немногие уходили вот сейчас, в 1980-е годы. На это поколение пришлось больше, чем может выдержать человек. Три революции, две мировые войны, гибель исторической России, чудовищная диктатура, по крайней мере три голода, насильственная смерть десятков миллионов людей…

Поколение это никогда не было особенно любимо властями, и понятно почему: оно слишком многое помнило. Помнило старую Россию. Россию городовых, гимназии, уроки Закона Божьего, французские булки за пятак, выход очередных номеров «Нивы», Брусиловский прорыв, дирижабли, газетные сообщения про битву на Марне, истории из серии «брусиловский анекдот».

«Приезжает, значит, Брусилов в Зимний дворец. Поговорил, поговорил с Николаем и пошел на выход. И видит, за колонной плачет цесаревич Алексей.

— Почему Вы плачете, Ваше высочество?

— Как же мне не плакать! Если немцы наших бьют, папенька плачет… Если наши немцев бьют, маменька плачет!»

Уходящее поколение куда как хорошо помнило Гражданскую войну. Среди археологов ходил старый анекдот:

«Идут мимо дворца Кшесинской знаменитые археологи, отцы-основатели школы, Артамонов и Орбели. А там митинг идет, на балконе дворца вовсю Ленин выступает.

— Пойдем посмотрим, как там Ленин треплется?

— Да чего этого дурака слушать?»

Но поколение Володи, да и поколение Михалыча с Бушкиным, только слушало эти истории.