- Ох, Господи! Что это такое?

Оленушка, задремавшая было, снова проснулась. Послышался стук, и словно бы какие-то камни повалились... Опять тихо, только ветер пошумливает. Лампадка гаснет... Скоро, должно быть, утро... Опять стучит... Это, верно, какой-нибудь трудник встал рано и дрова колет за поварней... А вот уже месяц прошел, как стрельцы, перед святками, на вороп ходили, да их кипятком отгромили от стен... Тогда и чернец Феклис пропал, как в воду канул. Спиря сказывал, что Феклиска к стрельцам перебежал... Какие глаза нехорошие... стыдные какие-то у этого Феклиса... У Исачки лучше, хоть и косые... А у Иринеюшки?.. На Дон хочет уйти... Зачем на Дон! Не надо!

Оленушка прислушивается... В монастыре что-то случилось: слышны голоса, стук, звяканье железом...

Оленушка вскочила: это уже не вьюга... Голоса явственно слышны... это голос Исачки... Еще голоса... Гул...

- Мама! Мамонька! Вставай!

- Ты что! Ты сдурела?

- Ох, нет! Слышишь?

На дворе уже ясно слышались крики сотен голосов...

- Батюшки! Владычица! Не пожар ли?

И мать, и дочь стали торопливо одеваться.

- Ах, Господи! Что ж это такое? Не стрельцы ли?

В окно застучал кто-то.

- Батюшки! Кто там?

Стук повторился, только не в окно, а в дверь.

- Вставайте! Пожар! Кельи горят!

- Владычица! Скорей, Олена! Ох, матушки!

Оленушка бросилась к дверям, едва успев накинуть на себя шубку... Двери распахнулись... В этот самый момент что-то темное накрыло ее, и сильные руки схватили поперек стана...

- Мама! Ой! О-о!

Что-то мягкое зажало ей рот, и голос ее замер в груди... В ужасе Оленушка чувствовала, что ее куда-то несут... Сзади слышались отчаянные крики, стук оружия, пальба...

Оленушка все поняла: монастырь взят... Но куда ее несут? Где мама? Где Иринеюшка?..

- Ребятушки! Голубчики! Отстоим! - слышался отчаянный голос Исачки.

- Владыко многомилостиве! Помози! - стонал где-то несчастный Никанор.

- Сдавайтесь, старцы! Вам ничего не будет.

- Поздно, святые отцы, монастырь наш.

- Никого не бить! Слышишь, ребята, отцов не трогать! - командует Кирша.

- Оленушка! Оленушка! Дитятко! О-о-о! - Это отчаянный голос матери.

- Что, тетка, орешь?

- Как в монастырь, братцы, баба попала?

- Да у них, поди, и девье мясо тут есть, вот разлюли-малина с клюквой!

- Оленушка! Девынька! О-о-о!

- Вяжи ратных!

Стрельцы наполнили уже весь монастырь. И в пролом, сделанный ночью в стене по указанию чернеца Феклиса, и в ворота, от которых были отбиты замки, стрельцы валили волною, и пока монастырские ратные, услыхав тревогу, успели выбраться из своих келий и спросонья оглядеться, монастырские часовые были перевязаны, и около заряженных пушек стояли уже стрельцы. Сотники Исачко и Самко и архимандрит Никанор бросились было к своим "галаночкам", но Никанора там схватили и тотчас же увели под караул. Исачко и Самко отчаянно защищались и сбросили нескольких стрельцов со стены.

- Братцы, не сдавайтесь! - кричал со стены Исачко, барахтаясь и отбиваясь.

- Умирай, ребятушки, а в поганые руки не давайся! - хрипел Самко, которого стрельцы душили за горло.

Но стрельцы, видимо, задавливали массою ничтожную горсть защитников монастыря. Стоны и проклятья, плач и хохот, треск ломаемых древков и лязг оружия и прочего железа сливались в общем хаосе. И среди этого хаоса иногда пронизывал утренний воздух отчаянный хриплый женский вопль: "Оленушка! Оленушка!.."

- Ищите, братцы, "Оленушку", должно, девка... - слышались и стрелецкие голоса.

В это время, на порядочном расстоянии от Неупокоихи, которая безумно металась во все стороны, ища свою пропавшую дочь, послышались вдруг новые крики и хохот:

- А вот и Оленушка! Держи ее!

- Ай-ай, братцы, девочка монашком переодета.