|
В «Настоящих пельменях», где пахло битками, растворимым кофе с молоком и прокисшим пивом, и ко всему этому еще примешивалась тушеная капуста, — Тихонову было уютно, и ему уже казалось, что все образуется: атмосфера привычной невыносимости всегда его грела, и от намерения радикально изменить свою жизнь ничего не оставалось. Устроится, а то еще главный остынет, а то еще он придумает радиопрограмму, и не придется никуда переезжать, и вообще из «Глобуса» регулярно кого-нибудь выгоняли, и все возвращались, потому что деваться было некуда. Савельев, напротив, никогда по таким забегаловкам не ходил, ему все здесь было отвратительно, начиная с осклизлых битков и кончая настоящими пельменями трех видов — с картошкой, сыром и в конце концов мясом; ему казалось, что все это — запах тушеной капусты, плохого пива и безнадежно нудных людей, ходящих сюда, — и есть дух настоящих пельменей, что все они тут настоящие пельмени, включая неплохого Тихонова, и что в этих пельменях утонет теперь вся его жизнь вместе с профессиональной репутацией. Ему надо было любой ценой вырваться отсюда, и лучше бы подальше, в таежную экспедицию, в колхоз имени Шестидесятилетия Октября, где его наверняка ждали полная реабилитация, триумф и Марина Лебедева.
— Это же не на месяц, — сказал он. — Это доехать туда, прочесать район и обратно. — А ты знаешь, где колхоз-то этот? Его небось уж нет давно. — Если они сказали, значит, есть. — И как добираться? — Найду, как добираться, — огрызнулся Савельев. У Тихонова в этот момент как раз наступила стадия так называемого второго энтузиазма, то есть краткая вспышка бодрости и жажды деятельности — которая и разрешается обычно тем, что берут еще одну. — Слушай, — сказал Тихонов. — А чо, если я с тобой туда… в экспедицию? Репортаж сделать? Савельев обрадовался. Он не очень представлял, кого позвать с собой, а объективный летописец ему не помешал бы. — А давай, — сказал он. — Тебе все равно делать нечего. Найдем, напишешь, они к тебе на карачках приползут. — А правда, — восхитился Тихонов. — И в Москве напечатают. Но только ты смотри, мы обязательно должны найти. Если не «Ан», так хоть кого-то. — А давай! — снова воскликнул Савельев. И еще минут десять они уговаривали друг друга, что обязательно должны поехать вместе, причем каждый был в душе уверен, что второй к утру передумает. С этой мыслью они и разошлись — Тихонов поехал к девушке Жене, которая всегда его понимала, а почти трезвый Савельев отправился в свой гараж, где ему надлежало все обдумать. Сигналов в эту ночь не было.
7
К собственному удивлению, они встретились опять — утром Тихонов позвонил радиолюбителю и сказал, что идея экспедиции кажется ему все более привлекательной. Делать ему теперь было и вправду нечего, и Тихонов, как всякий человек, внезапно выпавший из рутины, чувствовал тревогу и тошноватую пустоту. — Кого брать будем? — спросил он Савельева, когда они уселись в те самые «Пельмени». — Врач есть, — сказал Савельев. — Это я. — Но ты ж не универсал. — Я хирург, этого хватит. — Ладно. У меня один парень есть, — Тихонов в своей манере таинственно понизил голос, — Леша Окунев такой. Он блогер, но это ладно. Вообще он благотворитель по жизни. Дети-сироты, инвалиды, все такое. Неравнодушный очень человек, — добавил он с явной антипатией. — Но вообще нормальный. Он пойдет. — Турист еще у меня есть, — вспомнил Савельев. |
