|
Он обнаружил себя бредущим среди зыбких пурпурно‑фиолетовых холмов, которые, текуче перестраиваясь, то приближались, то удалялись, светлели и гасли, как это бывает в закатных сумерках, и среди этой длинной цепи печальных холмов Антон постепенно стал различать меняющиеся лица знакомых и незнакомых людей. Наплывом приблизилось залитое кровью лицо Юла Найта – и растаяло в наплывающей мгле, прежде чем он успел к нему рвануться. Далеко на пурпурной вершине холма обозначился крест и ведомая туда безликой толпой Ума, но и это видение затуманилось. Мелькнула чреда веретенообразных машин, над всем вспыхнули скрещения голубых молний. И снова по скатам холмов неведомо куда брели серые толпы, спины людей по мере движения сгибались все ниже и ниже, а ноги увязали, точно в пыли.
Антон знал, что перед ним проходят видения будущего – не настоящего, которого ещё не было и быть не могло, а вероятностного, моделируемого будущего, зависящего и от его поступков. Он словно то поднимался на холм, далеко и отчётливо видел перспективу, все происходящее в ней, то опускался к подножию – и все вокруг заливалось фиолетовым мраком. Его намерения и поступки кое‑что значили и что‑то меняли в окружающем, он мог перемещаться в этом вероятностном пространстве‑времени, но некоторые направления будущего оставались закрытыми, и часто, слишком часто, желая подняться, он вместо этого опускался во мрак. Усилием воли он перестроил структуру, ярко представил сумятицу взрывающихся звёзд и горящих планет, довёл до Искинта, что это их общая – машины и человека – смерть, расщепил образ на ассоциации, предоставив собеседнику увязку логических цепей. Ответом был ошеломляющий взрыв цвета, звуков и форм: Искинт счёл образ новым и ключевым! Не для позиции даже, а… Антон увидел пляшущие, как в ознобе, звезды Галактики, чёрную, смахивающую их руку; пока это было лишь отражением его собственных метаинтервальных проекций. Но возник незнакомый корабль, он сам в его рубке, его друзья и рядом бесформенная, черно клубящаяся фигура человекозверя. Мгновение – корабль превратился в молнию, и эта молния перечеркнула, потрясла Галактику. Смысл, смысл? Антон, чего с ним раньше не бывало, сохраняя контакт с Искинтом, перестал его понимать. Возможно, Искинт сам себя перестал понимать, такое иногда случалось. Галактика, все галактики вдруг сжались в комок, а впереди по курсу – по курсу чего? – словно распахнулись огненные врата. Только на миг, только краешком сознания Антон уловил, что было в этой разверзнувшейся бездне. Все тотчас неразличимо вспыхнуло, не успело запечатлеться в памяти, отрезанное тонкими многослойными сетями. И Антон понял, что Игра закончена, что перед ним предстала наиболее вероятная модель результата всех их усилий, но что она означала, ни он сам, ни Искинт знать не могли. Сеть надвигающаяся или, наоборот, ограждающая – только это и было ясно. Первое подразумевалось само собой, но второе?… Ещё никогда исход Игры не был столь неопределенен, но ведь и сама ситуация была на редкость неопределённой и мрачной.
Королевская охота
Заведение “Ферма” было популярно среди астронавтов. Его предпочитали другим, более близким к Коллегии стораци‑ям, а почему так, никто уже объяснить не мог. Возможно, когда‑то некий прославленный капитан забрёл сюда с офицерами накануне рискованного полёта, рейс прошёл на редкость удачно, и с тех пор капитан стал сюда заходить перед всяким новым ответственным делом, а за ним потянулись другие, ибо трудно сыскать людей более суеверных, чем астронавты. Не исключено, однако, что “звёздных волков” привлекал контраст с той обстановкой, которая окружала их в полёте, поскольку “Ферма” была стилизована под старину, старину вообще, милую, добрую и уютную, когда на неё смотришь из безопасной дали столетий. Или, быть может, давний владелец “Фермы” подобрал ключик к натуре астронавта, да так и пошло, кто знает? Человеческие симпатии и антипатии куда менее поддаются анализу, чем условия Д‑перехода вблизи тяготеющих масс. |
