Я поступал, как настоящий мужчина. Я хотел создать тебе достойную жизнь. А ведь найдутся сотни девушек, которые готовы ползать за мной на коленях, лишь бы носить мою фамилию!
— Ты хочешь, чтобы я ползала на коленях?
— Не кривляйся! — заорал Эдик. — Я выразился фигурально. Даже в возвышенном смысле!
— Эдик, — вдруг прошептала Маша, — скажи мне пожалуйста, кто у меня тогда родился — мальчик или девочка? Мне очень нужно это знать.
Он взглянул на нее с презрением и злостью.
— Ты снова об этом?
Это была запретная тема. Он наотрез отказывался разговаривать о мертворожденном младенце. Он заручился поддержкой врачей, которые полагали, что если Маше станет известен пол ребенка, то в ее воображении он сделается более реальным, она будет непрестанно думать о нем, а это повредит ее нервной системе… Какая чушь! Наоборот, чтобы примириться с происшедшим Маша должна была знать, кого она носила почти девять месяцев. Только боль могла ее излечить. Она действительно не хотела рождения этого маленького существа, и теперь ей казалось, что именно ее нежелание вызвало какието фатальные изменения в организме.
— Ну пожалуйста, Эдик! — взмолилась она.
— Только в том случае, — процедил он сквозь зубы после многозначительной паузы, — если ты пообещаешь, что больше никогда не будешь приставать ко мне со своей работой и постараешься сделать меня счастливым.
В его тоне было столько высокомерия и самодовольства, что на нее нахлынула спасительная ярость.
— Ну и черт с тобой! — спокойно сказала она.
VIII
В тот последний день в мятежном городе Грозном Маша и Волк зашли на прощание в крохотное заведение, вероятно, чтото вроде духана, но громко именовавшееся рестораном. Три столика под навесом. Цены как в «Славянском базаре». Само же заведение вполне могло бы называться «Славянокавказским», поскольку в меню были представлены лишь два блюда — окрошка и шашлык. Вообщето, Маша и Волк не были голодны, однако им хотелось побыть вдвоем в обстановке, которая хотя бы призрачно напоминала место романтического свидания. Хозяином, метрдотелем, шефповаром и официантом в одном лице был человек совершенно неопределенной в национальном отношении наружности, который, однако ж, говорил с кавказским акцентом. Было душно, и они заказали окрошку. Маша заглянула в тарелку и с изумлением обнаружила в окрошке макаронные изделия.
— Помоему, — заметила она, — окрошка не бывает с лапшой. По крайней мере в «Славянском базаре» ее готовят иначе…
— Вай! — степенно и звучно отвечал хозяин, презрительно дернув носом. — Что они там понимают в окрошке!
Волк и Маша переглянулись, едва сдерживая смех.
— Принесика, братец, шашлык, — сказал Волк. — И кувшинчик вина.
— А шашлык у вас из говядины? — поинтересовалась Маша.
— Какой говядина, шутишь? — последовал ответ. — Чистый баран!
Они не расставались с того самого момента, когда загрузили в самолет цинковый ящик. Теперь они сидели под навесом, густо окруженным абрикосовыми деревьями, и медленно пили красное виноградное вино. Каждый из них мучился в душе своими сомнениями. Впрочем, мучилась, пожалуй, одна только Маша. |