Она вспоминала большую дачу в Пушкино, которую семья снимала на лето. Тогда все казалось простым. Мама всегда приглашала много гостей. У Семеновых весело гуляли. Весело, легко, хотя и без затей… Впрочем, может быть, не так уж безоблачно все было даже тогда.

Сестрички Катя и Маша сидели на огромной светлой веранде и жевали бутерброды. Папа и мама ссорились на втором этаже. Бутерброды лежали стопочкой на тарелке посреди круглого облупленного стола. Бутерброды были трех видов — с сыром, вареной колбасой и селедочным маслом. Уплетая колбасу, которую она ловко подхватывала с хлеба языком, Катя, казалось, забывала обо всем на свете. Ярко выраженный пищевой инстинкт. Что касается Маши, то она осторожно слизывала с хлеба селедочное масло и прислушивалась к обрывкам злых фраз, которые долетали со второго этажа. Она старалась составить цельное впечатление о разговоре. Речь, по всей видимости, шла о секретарше, которая работала в папиной нотариальной конторе. Мама была очень рассержена. Мама предупреждала папу, что если подобное будет продолжаться, она с ним разведется.

— И ты меня больше не увидишь, жидяра! — кричала мама.

— Антисемитка! — почти добродушно отбивался папа. — Погромщица!

Маленькая Маша отметила про себя, что при этом ни словом не было упомянуто о них, о детях. Маша была готова зареветь. Куда же денутся они, детки? Этот вопрос надрывал детскую душу. Она была перепугана появлением в их жизни какойто пресловутой секретарши — зловещего персонажа вроде ведьмы или бабы Яги.

Маша вопросительно взглянула на Катю, но та была слишком увлечена поеданием ломтиков сыра, которые исчезали у нее во рту с изумительной быстротой. Что значит старшая сестра. Наверное поэтому младшие почти всегда вырастают заморышами. Потом наступила очередь бутерброда с селедочным маслом, который Катя принялась методично обкусывать со всех сторон, так что от него скоро остался только маленький кружок, на который Катя некоторое время любовалась, словно на произведение искусства, чтобы затем отправить вслед за остальным.

— Катенька, — прошептала Маша, — ты слышишь?

— Слышу, а что? — ответила та, засовывая остаток бутерброда в рот и проталкивая его внутрь указательным пальцем.

Глядя на нее, трудно было поверить, что она способна на какиелибо чувства. А если и способна, то, вероятно, чувства весьма специфические.

Вообщето, ни одна из сестер не умела успокоить или приободрить другую, поскольку никто их этому не учил.

Мама сбежала со второго этажа, когда Катя допивала компот, а Маша лишь приступила к бутерброду с колбасой. Следом за мамой сбежал и папа.

— Шизофреничка! — вопил он.

— Мамочка, любимая! — тут же вскрикнула Маша, вскакивая.

Ослепнув от горьких слез, мать стремительно побежала по направлению к вишневому саду — даже не оглянувшись на дочку, а отец вздыхая уселся рядом с детьми за стол на веранде. Сестра Катя как ни в чем не бывало искусно завела с ним разговор о своих собственных нуждах. Что же, так у них заведено — каждый за себя.

— Я уже выросла, папа. Мне нужен новый велосипед.

— Хорошо, — смущенно ответил отец.

Однако тут вмешалась Маша. В своих семь лет она все еще не понимала всех хитросплетений в отношениях полов.

— Почему вы с мамой ссоритесь? — в лоб спросила она.