Костя поморщился и, словно через силу, отшвырнул в сторону шариковую ручку, которую до этого вертел в пальцах.

—   Тебе нехорошо? — не на шутку встревожился Саша.

—   А! Кому сейчас хорошо? Только полному идиоту, ему, впрочем, всегда хорошо... Но это не я придумал... Телевизор сегодня посмотри в десять часов, по московской... — Он обреченно покачал головой. — Демократия, твою мать! Я им говорю, я должен сперва увидеть сам — одобрить или запретить, а они — а это, извините, практически живой эфир! Ну куда их после этого надо послать?

Костя, — рассмеялся Турецкий, — вот в чем, оказывается, дело! А я-то уж испугался, решил: опять у тебя что-нибудь сердечное! Плюнь! Это от слова плюрализм, то есть плюют буквально все. А я тебя уже слышал, ну во время записи, все в норме, можешь мне поверить! И даже если бы я был членом партии, чего, к счастью, не случилось, Бог миловал, а некто Меркулов, который взял к себе на работу беспартийного стажера, так вот, даже в этом случае я бы на твои слова не обиделся. Все сказано верно и от души. И главное, своевременно. А мы уже давно ждем не дождемся, когда тебе, наконец, удастся закрыть это дело и послать его к черту. Все равно правды не видать. Хочешь, запою? Во весь голос? Нет правды на земле-е-е, но правды не-ет и вы-ы-ше!

В кабинет заглянула Клава с явным желанием перекреститься.

Турецкий захохотал и махнул ей рукой.

—  Костя, —сказал он, неожиданно становясь серьезным, — я думаю, да вот и Грязнов тоже поддерживает, встретиться с двумя скандалистами. С теми, кто особо рьяно, чуть ли не угрожая ребятам, отказывался отвечать на их вопросы по поводу этого Мирзоева. Мне кажется, именно эти двое, или хотя бы один из них может пролить свет на дело Молчанова. Но ведь публика эта подлая. Хоть и высокопоставленная. А может, пользуясь твоим влиянием на генерального, сюда их пригласить? Чтоб спесь маленько сбить? И еще вопросец такой сакраментальный для начала заготовить: а что вы делали, господа хорошие, в августе прошлого года, а? Честное слово, Костя, я все больше убеждаюсь, что мы порой и сами не догадываемся, как бываем недалеки от истины. Ну что ты молчишь?

—  Думаю.

—  A-а, тогда, конечно, другое дело... Эй! Тихо! И — бабах, бабах в воздух! Чапай думать будет!..

Тебя вот на юмор тянет, а я думаю о том, как бы вы с Грязновым завтра кровавыми слезьми не умылись. Из-за секретарши этой.

—   С чего это? — удивился Саша.

—   Сейчас поймешь... Сколько у нас времени-то? Не кончился еще у порядочных людей рабочий день. — Меркулов снял трубку аппарата правительственной связи, в просторечии именуемого «вертушкой», и набрал короткий номер. — Шурочка, добрый вечер. Ты одна? Ты можешь немедленно отрядить своего рыжего обратно, в Климентовский?.. Объясню... А- а, он уже успел рассказать тебе? Ну? Вот именно! — вдруг с жаром воскликнул Костя. — Именно! Причем немедленно, спасибо, дорогая ты моя. А я сейчас своему оболтусу постановление выдам. Ну конечно, разве можно допускать такие промахи!.. Нет, я думаю, если могло бы произойти, то поздно вечером или под утро. А сейчас там в доме очень много постороннего народа. Не осмелятся. Да-да, еще раз спасибо.

Меркулов положил трубку и испытующе взглянул на Турецкого. Саша сидел, не зная, куда девать глаза.

—   Вот так-то, сыщики... — Он нажал на клавишу внутреннего переговорного устройства. — Клавдия Сергеевна, пожалуйста, заготовьте срочно постановление на обыск у Мирзоева. Все как положено, я его сейчас у генерального подпишу. — Отключившись, он спросил: — Комментарии нужны?

—   Ты абсолютно прав, Костя, — Турецкий чувствовал себя полным дураком, — мы оба с ним оболтусы.