В пятнадцатом году государь — после первых успехов "военно-промышленных комитетов" Гучкова — в присутствии трех придворных сказал: "Я слыхал, что Гучков бог знает что несет в частях, прямо подстрекательские речи… Стоит ли разрешать ему посещение действующей армии?"

Эта фраза августейшего венценосца немедленно стала известна Петрограду.

Адриан Иванович был первым, кто бесстрашно позвонил Гучкову:

— А как вы отнесетесь к тому, чтобы съездить ко мне на дачку? Егерь славный, из мичманов, обещает хороший пролет, утка нестреляная…

— Кто говорит? — спросил Гучков не столько из озорства — назовется ли адмирал, государь не жалует тех, кто поддерживает отношения с ним, его недругом, — сколько потому, что не очень-то мог себе представить такого рода эпатаж по отношению ко Двору со стороны командующего флотом.

— Говорит вице-адмирал Непенин.

…Отсидев зарю в шалашиках, развели костер; мичман Григорий Епифанович накидал в котелок окуней, щурят, двух сазанов и угрей, опустил тяжелый чугун в каленую белизну пламени; искры выстреливали праздничным дворцовым фейерверком, и казалось, что нет в мире никакой войны, блаженство окрест и спокойное благоволение мироздания.

Сделав большой глоток родниковой воды из фляги, Непенин заметил:

— Я, как человек, состоящий на флотской службе, не могу позволить себе нарушение государева сухого закона, а вы, Александр Иванович, человек вольный: есть спирт и фин-шампань.

— Благодарствуйте, но я тоже считаю себя на службе. И флотской и армейской.

Адмирал помолчал, а потом, принюхиваясь к пьянящему запаху закипавшей булько-пенной ухи, задумчиво, обращаясь будто бы к себе, спросил:

— Интересно, все ли государи, провалившие выигрышную войну, уходят с престола добром? Или их понуждают к этому?

Гучков словно бы ждал этого вопроса:

— Девятнадцатый век — последний век рыцарства — кончился, Адриан Иванович. Все можно вернуть, кроме прошлого. А мы только все об этом и думаем.

Непенин подтянул длинные, костистые ноги к подбородку и, по-прежнему не отрывая глаз от огня, поинтересовался:

— Председатель Государственной думы разделяет вашу точку зрения?

— Родзянко человек обстоятельный и весьма аккуратный… Он политик избыточной трезвенности.

— Он к вам после известного разговора во дворце звонил? — Адмирал наконец оторвал глаза от огня и требующе посмотрел на Гучкова.

Тот кивнул:

— Вы правы, нечего нам в кошки-мышки играть: мне сдается, что на крутой шаг… Ишь, — Гучков, оборвав себя, усмехнулся, — даже тут осторожничаю… Так вот, на устранение царя, на переворот Родзянко не пойдет с… нами… Могу ли я объединить вас с теми, кто разделяет мою позицию?

Адмирал поморщился:

— Болтовни много, Александр Иванович… Разве серьезные дела так решаются? Великий князь Николай Михайлович приезжает в яхт-клуб, играет там в карты и после выпитого шампанского вина открыто, при лакеях, спрашивает: "Ну а Балтийский флот нас поддержит, когда придет пора брать у государя отречение?" Кругом шпики, жандармы покупают людей на корню, им до германского шпионства дела нет, им бы только знать, кто, как и о ком говорит, деньги-то в секретной полиции несчитанные, если даже к нашей среде в девятьсот шестом смогли подлезть, а тут эдакие словеса…

— Гвардия негодует, — сказал Гучков. — Оскорблено русское национальное чувство.