– Вы очень добры, – согласилась Эйдриен и встала, протянув хозяйке на прощание руку.

Та взяла ее ладонь в свою и довольно долго держала ее, со знанием дела изучая линии на руке.

– У вас сильная аура, моя милая, – сказала она и тут же рассмеялась. – Давайте присядем. – Повернувшись к Макбрайду, Мами Винкельман добавила: – Каль был таким болтуном. Тоже мне, «pas des cartes»!

– Калю нравилось заниматься перепиской здесь. – Она поежилась и добавила: – Что-то ветер поднимается, пойдемте в дом.

Поманив гостей за собой, Мами провела их по длинному коридору, и все трое оказались в зале с низким потолком и старомодными окнами с опущенными жалюзи. Над самой головой лениво вращался вентилятор.

Ветер трепал листья пальм, за которыми виднелась черно-синяя гладь Мексиканского залива – на воде дрожали белые пенные барашки. Макбрайду казалось, что воздух буквально пронизан электричеством. В обставленном старой ротанговой мебелью зале хозяевами себя чувствовали растения: фиги с узкими листьями, папоротники, гибискусы, цитрусовые деревья в огромных глазурованных горшках… У самой двери цвели, наполняя воздух приторным благоуханием, гардении.

Мами устроилась на диване между гостями и положила на колени альбом. Открыв его, она принялась быстро переворачивать страницы, одну за другой, нигде не задерживаясь подолгу.

– Родительский дом, – проговорила голландка. – В Амстельвине.

– Какая прелесть, – заметила Эйдриен и не слукавила: дом и впрямь выглядел роскошно.

Мами переворачивала страницы и мечтательно рассматривала снимки.

– Мой брат Роэл, – вздохнула она. – Такой красавец!

– Вы с ним видитесь?

– О нет. Роэл умер во время войны.

– Погиб на фронте? – уточнил Макбрайд.

Хозяйка покачала головой:

– Нет. Туберкулез.

Другая фотография – на этот раз молодой женщины, которая сидела за столиком кафе. Судя по всему, в Европе.

– Угадаете, кто это? – кокетливо спросила престарелая женщина.

Лью улыбнулся.

– Тут и сомнений быть не может, – ответил он. – Это Грета Гарбо. Я ее где угодно узнаю.

Мами пьяно захохотала и оглушительно гаркнула:

– Ага! Какой милый человек и такой лжец!

– А ведь это вы, правда? – спросила Эйдриен. – Какая хорошенькая!

– И вы очень добры, милая, спасибо, – ответила хозяйка. Затем перевернула еще одну страницу и постучала указательным пальцем по небольшому снимку форматом пять на семь. На карточке позировали с полдюжины мужчин: друзья расположились на элегантной террасе домика в Альпах.

– Вот! – сказал Мами Винкельман. – Это я и хотела вам показать.

Перед ними лежал снимок оттенка сепии, напечатанный в коричневых тонах. Мужчины стояли рядами: три на заднем плане и столько же впереди, преклонив колено. Они были одеты в старомодные костюмы для пешего туризма: трикотажные панталоны, гетры, тяжелые ботинки и узорчатые шерстяные свитера.

– Вот Каль. Как всегда, в самом центре событий.

Эйдриен вгляделась в фотографию. Кальвин Крейн с друзьями, судя по всему, только что вернулись с прогулки в Альпах. В молодости глава фонда был довольно хорош собой: темные глаза, широкие плечи, орлиный нос и продольная ямка на подбородке. По левую руку от него стоял крупный румяный скандинав с широкими скулами и светлыми волосами. Почти бесцветные глаза пристально смотрели в камеру из-под полуопущенных век.