– Какая изобретательность!

По правде говоря, это была не беседа, а издевательство, и Льюис понимал это, как никто другой. Опдаал развлекался, играл с ним – пусть. Чем дольше он будет говорить, тем скорее Эйдриен вступит в игру. Хотя, положа руку на сердце, Лью не особенно рассчитывал на помощь полиции – скорее он надеялся, что ему удастся выбраться из смирительной рубашки.

– Не могу тебя отпустить, и ты сам знаешь почему. Хотя, наверное, с моей стороны это черная неблагодарность. – Хирург ненадолго посерьезнел. – Ты замечательно поработал с де Гроотом – и я представляю всю трудность лечебного процесса: он не такой, как остальные.

– В каком смысле? – поинтересовался Льюис.

Опдаал отмахнулся.

– Клиника – место скрытого размещения резервов, выражаясь по-военному. Какой день ни возьми – к нам поступают от десяти до пятнадцати молодых мужчин и женщин с серьезными нарушениями пищеварительной системы и наркозависимостью на той стадии, когда эти люди уже фактически стали калеками. Из этих несчастных созданий мы выбираем тех, у кого есть склонность создавать о себе неверное представление. Здесь очень помогает благотворительная работа – с нами сотрудничают опекунские службы и интернаты. Видишь ли, мы предпочитаем иметь дело с сиротами: нет лишних проблем с родственниками.

– А де Гроот? – спросил Льюис.

– А вот он – случай особый. Нам потребовался человек с опытом и знаниями Хенрика, так что пришлось пойти на… – хирург покрутил пальцем в воздухе, подбирая слово, – скажем так, на «принудительную вербовку». Поэтому Хенрик не так хорошо вписывается в общие рамки, как хотелось бы.

– А какие у него опыт и знания? – удивился Макбрайд: де Гроот занимался противопожарными системами.

– С ним пришлось попотеть, чтобы он стал тем обаятельным и свойским парнем, с которым ты общался. И все равно нашу благодарность ты заслужил. – Опдаал замолчал, строго свел брови и склонился к пленнику, рассматривая его с напускным интересом. – Ого, да с тебя пот градом.

Так и было. Макбрайд действительно вспотел, хотя волнение или испуг не имели к этому никакого отношения. Все это время он не оставлял попыток освободиться, совершая еле заметные движения. Такие трюки легко проделывал Гудини, его кумир – тот вылезал из смирительных рубашек регулярно. Еще в детстве, мальчишкой, Лью старался ему во всем подражать и даже пытался уговорить родителей подарить ему на двенадцатилетие смирительную рубашку. (Впрочем, в итоге согласился на скейтборд.) На практике повторить фокус ему не удалось, хотя в теории Льюис хорошо знал, как это делается. Правда, он прекрасно понимал, что знать и сделать – совсем не то же самое.

– Если ты боишься, что я тебя убью, так успокойся – мне это не нужно, – заверил Опдаал, стряхивая на пол очередную порцию пепла. – Кое-что, разумеется, с тобой все-таки придется сделать. – Он усмехнулся: – Мы воссоздадим копию «Х. М.». Ты ведь помнишь тот случай?

Макбрайд помнил. И при мысли о такой перспективе к горлу подкатила тошнота.

– Да ты весь дрожишь! – Хирург снова пристально уставился на сидящего перед ним человека. – И впрямь дрожит! Вы только посмотрите! – И захохотал, пародируя громкий пьяный гогот.

Льюис действительно дрожал. Он терял контроль над моторикой – попытки освободиться из парусиновой рубахи, крепко стянувшей его руки на груди, давались нелегко. Фокус, насколько Лью знал из книги о знаменитом фокуснике, в теории был довольно прост. В момент, когда надевалась смирительная рубашка, трюкач должен максимально расширить тело: набрать полную грудь воздуха, напрячь мускулы и расставить локти как можно дальше от ребер – насколько позволят «тюремщики».